смотрел в окно, можно сказать, без всякого интереса. Он глянул на водителя, и тот, поняв его немой вопрос, ответил:
– Я и так гоню, успеем. Без нас не начнут.
А Лера развешивала настиранное после жильца белье и что-то рассказывала соседу Коле, который весело смеялся услышанному.
– Передай своему хозяину, чтобы повеселей мне постояльцев направлял. А то этому не знаешь как угодить. Годила, годила… а он тоскует.
– Куда нам, – улыбался слегка выпивший Коля. – Столица! Она! – уважительно он поднял грязный указательный палец к небу. – Куда нам.
А Всеволод Иванович, почти засыпая на гладком высокоскоростном шоссе, запоздало сожалел о том, что ничего не писалось ему, ничего не приходило в голову.
Из поездки запомнилась всего одна фраза, но она была, как чужой бриллиант. Всеволоду Ивановичу не подумалось вовсе, что Лера точно так же думала о нем. Он даже не допускал, что такие фразы могут быть в ее лексиконе.
И он решил так назвать возможный свой новый рассказ. И он уснул на этом своем решении. Заметив это, водитель прибавил скорость, и машина полетела по пустынной дороге, которая с этого лета была уже платной.
Яркая тетрадь,
27 декабря 2021
На ветру
“Отвыкли мы от суровостей”, думала Эмма, застегивая поплотнее длинное свое черное суконное пальто. А сильный ветер, который дул со спины, сам накинул ей на голову капюшон.
Эмма шла пешком с работы. До дома ей было всего ничего, да еще в помощниках ветрила, который налетал и гнал вперед зазевавшуюся публику, гнал в дом, в уют.
Эмма с радостью подчинилась ему, хоть колючее его дыхание старалось забраться к ней под капюшон, и согреться там, у пушистой вязаной её шапочки.
Эмма еще раз подумала о том, что как изнежилось человечество, она сделала такой вывод, глядя на людей, которые старались уберечь себя от грубых порывов внезапной стихии, гнавшей их с широкой сквозной улицы. Одни держали шляпу на голове, другие супонились в капюшон, и всё двигалось и бежало.
И уже через полчаса Эмма входила в свой двор. Странный это был двор. Самый главный дом в нем, с окнами на набережную, занимали крупные местные чиновники.
Они выкупали целые этажи в свое время. И теперь, двор стал другим. Исчез богемный молодняк с первых этажей, исчезли лавки, и был спилен старейший в этом дворе тополь. Разом исчезли вороны, имеющие на нем гнезда, и воробьи почему-то тоже исчезли. Во дворе стало тягостно тихо, только рыкали по утрам заводившиеся “Мерседесы” и “Ауди”, развозившие своих хозяев на службу.
Эмма давно и быстро разлюбила свой двор, за эту гадкую тишину в нем, и особенно за фальшивую детскую площадку, со свежеокрашенной, и какой-то стерильной горкой на ней. Потому как детей у этих чинуш не было, то горка эта и качельки вносили какое-то впечатление искусственности и ненужности.
Эмма прошла мимо охранника, тощего, тщедушного, но с таким злым взглядом, что вид его внушал почтенный страх и удивление.
Эмма едва кивнула этому гневному служебному лицу