она слышала утром сотню раз. И не могла вспомнить. Киевский князь, который был здесь когда-то и видел её, и выбрал её… Иная бы тут же вознеслась – её-де одну из тьмы других, холёных дочек боярских, беломясых, в епанчу шелковласок убранных!
Её, серую лесную мышь…
Хельга не пускала этой лжи в душу. Она знала себе цену – такую на торги не выставят, ибо не возьмут. Такая сама выберет, кто ей по огоньку.
И вдруг страх шепчет: «Одна ты на целом свете, а мир злой».
А гнев рокочет: «Беги, куда глаза глядят… а догонят – ломаной веткой заколись в шею!»
Страх говорит: «Они сегодня же на ночлеге повалят тебя на сыру землю, надругаются все вместе, да кинут в лесу».
Гнев говорит: «Бей первая, Хельга дочь Торольва!»
И она заговорила:
– В Киев везёте?
Свенельд всхрапнул – задремал на мерном ходе коня.
– Сказано ж – Ингвар конунг за тобой послал.
– Стало быть, в жёны берёт?
Свенельд обернулся с кислой хмуростью.
– Как увидит, авось, передумает.
– Когда ж он меня впервой видеть-то успел? – спросила она. Говорить было приятно – слова отгоняли двух бесов по имени Страх и Гнев.
– Что ли два лета назад, – пожал плечами варяг. – Сама не помнишь?
– Много купцов через нас ходит.
– Все купцы ваши – его холопы! – рыкнул Свенельд. – Киев скоро всюду править будет. Усвояешь?
– Да мне-то что?
– А то, что рядом спать будешь.
– Да знать бы, с кем… Каков собой он был-то, Ингвар ваш? Высокий, ладный? – Хельга попыталась сыграть. – Мне это важнее, а правьте себе сами.
– Малой он был тогда, – нехотя ответил Свенельд, – отрок ещё.
Вдруг Хельга вспомнила сальные глаза гридней, коих переправляла на плоту в то лето. Как рука одного из них потянулась ощупать её детское бедро, как она выхватила нож. И среди этой мерзости – красное лицо пацанёнка, сидевшего позади. Стыдливое, гаденькое.
Она побледнела… Неужели этот и есть?
Конечно, из плешивых птенцов вырастают стройные лебеди. Но лишь потому, что их рождают такие же стройные лебеди. А этого воспитали охальники, таким он и сам будет. И уже таков.
Хельга тут же поняла – отныне воздухом ей будет хитрость. Отец говорил, у человека только два советника – хитрость и любовь. На последнюю надеются лишь глупцы.
– Ах этот! – Хельга впервые полной грудью вдохнула хитрость.
Грохот копыт и молчание мужей было ей ответом. Словно назойливая муха, а не будущая княгиня говорила с ними.
– Тогда развяжи мне руки… как тебя там!
Свенельд снова обернулся. На этот раз удивлённо.
– Не велено.
– Взойду на престол, скажу, что трогал меня. Кому муж мой поверит?
Он ощерился в улыбке. Молодая волчица. Хорошая княжна будет, деловая! Но рук не развязал.
Зато притормозил коня, протянул ей кожаный бурдюк. Хельга