глазами прочь. Тогда их снова толпа всосёт, мёдом хмельным поить станут до следующего раза. И к полуночи уже пьяны все, и мало кто не сходится. Хмель человека непривередливым делает. А там уж пышный огонь жрецы раздуют, и через него прыгают. Кто упал в самое пекло – горит, его палками бьют, чтоб не выбрался. Жертва русалкам. Они того, значит, себе берут. Только угольки потом в реку ссыпают.
От того и от мёда так томно станется, да такая сила из низу живота прёт, что не удержаться, и вповалку весь люд падает. Тела белёсые, одежды долой, зрачки широкие влажные, груди вздымаются, пальцы шарят по плоти. Где одно тело кончается, где другое начинается – не разобрать. Только неведомые ласковые бесы направляют одно в другое, и там уж колышется ствол, как древо мировое на ветру сахарном – туда-сюда, пока не выльется нутро, и пустая кожа опадёт на землю. К утру Мать Сыра Земля её напитает соком своим, и вновь человек оживёт, пойдёт с больной головой меж спящих тел искать опохмел.
– Туда! – старик жрец указал на сложенные колодцем брёвна.
Над колодой высилась кровавая жердь с тушкой козлёнка. Если не будет указа от духов, племя обойдётся и этой жертвой. Но старший жрец может увидеть что-то в своём путешествии на спине грибного беса, и приказать убить какого-нибудь парня помоложе да покрепче. Чтобы умилостивить Семик и русалок.
– Вот раньше, бывало, резали отроков без числа на каждый Семик, – заметил по этому поводу седой старейшина, – а теперь мельчает племя.
И все печально кивали. Были времена крепкие… Хотя никто точно не мог припомнить – когда это так резали?
Отряд Свенельда шёл по сколькому от тысяч лапотных следов берегу, и пришлось спешиться, чтобы кони не скользили. Одна Хельга ехала верхом – важный груз. Под уздцы её коня вёл Асмунд. Молодые гридни поглядывали на разубранных древлянок. Юноши уже два месяца были в пути и не ведали ласк. Сегодняшняя ночь их сулила – лишь бы старшак Свенельд не заупрямился. Да нет ведь, скажет, сторожить до утра!
Хельга ощутила, как кто-то дёрнул её за полу рубахи. Обернулась и посмотрела с коня вниз. Пена черёмухи, а за ней – глаза, точно речной камень, и улыбка, в миг спрятанная, как слабое место в бою.
– Я давно за тобой смотрю, – был голос за цветами, – видать тебя хорошо. И лента на плече белая. Невестишься?
Хельга приняла пышный венок. Юноша снова улыбнулся, а она – в ответ. Лёгкое сходство с её старшим братом, немного женственные глаза от длинных ресниц, но мужественный крылатый нос и широкий подбородок со шрамом. Хельга уже напрягла спину, потянула ногу, чтобы перекинуть через седло и исчезнуть в толпе с этим юношей.
Но Асмунд объявился по эту сторону коня.
– А ну, шелудя! – он замахнулся на юнца. Бешеные глаза вращались от венка до серых глаз древлянина, точно прикидывая – выбить сначала глаз или вырвать венок?
Но юноша даже не моргнул.
– Это будет последнее, что ты сделаешь, – сказал он Асмунду.
Тогда