к земле прижать, и на развилку котомку повесить.
Попадались грибы. На сыроежки я внимания не обращала, а вот найдя выводок крепких чистых боровиков – задумалась, что бы с ними сделать? Еда хорошая… только как их готовить, если нет ничего, кроме чайника? Выходило, что или нужно сушить порезанные грибы на жарком солнце, или, да, варить в чайнике. Эх, я растяпа…
К вечеру поняла, что убрела неведомо куда. И успокоилась – теперь от меня ничего не зависело – я так плутала, что назад к Красным Соснам мне вряд ли выйти. Значит, пойду вперёд.
Ближе к закату я выбралась на берег широкой, текущей с юга на север реки. Ох! Мне ж надо на тот берег. А как? Страшно. Ведь ясно – течёт на север, значит, впадает в топи у Тихого озера. А там твари водятся похуже зверья из Запретных гор. Коркодилы. Такие зубастые, на коротких лапах. А плавают быстро. Прикинутся бревном, а сами – хвать! Вдруг тут такие есть? К концу лета река обмелела, но всё равно придётся плыть. Как-то не хочется.
Рассудив, что в топях у Тихого озера я точно ничего не теряла, повернулась на юг и пошла вдоль берега, разглядывая полосу у воды: если тут есть коркодилы, наверное, должны быть и коркодиловы следы? Пока шла, подобрала на мелководье десятка полтора крупных устриц. Вечером разведу костёр из плавника, попробую испечь.
Наконец, заметив в песчаном обрыве большую промоину под корнями, решила, что пришла – тут и заночую. Может, сегодня высплюсь…
Устриц я успела испечь до того, как село солнце. На вкус они показались странными и даже неприятными, но привередничать не приходилось. Еда – она и есть еда. Охотник из меня никакой, разве что попаду в козу с десяти шагов камнем, а сухарями сыт не будешь.
Умылась, вскипятила воду в чайнике, напилась. И полезла наверх, туда, где под корнями большой сосны на обрыве темнела дыра. Вроде глубокая – не вывалюсь.
Хорошо, что не улеглась спать на берегу. Потому что проснулась в темноте от того, что на реке кто-то фыркал и плескался. Большой. Страшно. Замерев, сжала в кулаке рукоять ножа и долго лежала, вглядываясь в темноту. Наконец, когда по реке уже пополз предрассветный туман, фырканье прекратилось. Шлёпнуло по воде в последний раз и стихло…
Меня разбудило пение. Полдюжины мужских голосов горланили что-то разудалое про Фросю из обоза, а ещё один резко выкрикивал: «Раз-два! Раз-два!» Захлопала слезящимися после сна глазами на сверкающую под утренним солнцем гладь реки – из-за поворота вниз по течению шла лодка с гребцами. Раз-два, раз-два!
Ох! И что делать? А не знаю. Может, если б они плыли на юг, я б и вылезла… но это или промысловики, или купцы, плывущие вниз, к озеру. И ни одной женщины в лодке не видать. Значит, и мне там не место. Меня с воды – против солнца – если сама не поднимусь, да руками махать не стану – не разглядеть. Натянула бурый плащ на голову и замерла, глядя в щель на проплывающую лодку.
Вдруг один из гребцов вскочил, заорал: «Багор, мать твою, багор!» – а потом ткнул остриём в воду у борта. Вода плеснула, лодку сильно качнуло. Парень разочарованно