ещё появляться, как она выражалась, «в доме лжецов». Состояние Элени в клинике не менялось ни на йоту, она никого не узнавала и продолжала поиски лекарств для своего мужа.
В конце года, когда пришло время сдавать вступительные экзамены, Деспина наотрез отказалась поступать на медицинский факультет, к которому её родители готовили почти всю сознательную жизнь.
– В чем смысл, ба? Если мы ничтожны и смертны, если современная наука бессильна даже перед слабоумием, что уже говорить о серьёзных болезнях! Врачи – самая бестолковая и лживая профессия! Зачем давать людям надежду, если всё, что рождается, рано или поздно обязательно умирает?
Её бездонные чёрные глаза почернели ещё больше от злости и отчаяния, а смуглая кожа полыхала багровым румянцем.
– Не говори так, милая, твои родители спасли огромное количество жизней! Поверь, раньше медицинские знания давались немногим, лишь избранным, и люди уходили в мир иной в юном и даже в младенческом возрасте намного чаще, чем сейчас!
Но внучка ничего не хотела слушать. Девочка была одержима чувством обиды и несправедливости. Её взгляд отчаянно метался из стороны в сторону в поисках ответов.
– Всё это временная, мнимая помощь! Лишние надежды, затянувшиеся страдания – вот что предлагает медицина! Лишь бы подольше билось сердце, ещё немного потолкало кровь в омертвевшие, изъеденные раком клетки! И всё ради чего? Чтобы врач мог похвалиться перед коллегами, что его безнадёжный пациент протянул год? Ненавижу медицину! Всё это не более чем амбиции и тщеславие профессоров!
Девушка выскочила из дому, хлопнув дверью, и исчезла. На три года.
Деспина смотрела в окно поезда, уносящего её из Афин в северную столицу Греции, Салоники. Она ещё точно не знала, что будет делать в незнакомом ей городе, но ощущение побега давало ей чувство свободы. Ей хотелось вдохнуть полной грудью и резко выдохнуть все токсичные мысли, избавиться от горечи потери и несправедливости, сбросить камень, давящий на грудь тяжёлым весом прошлого. Она собиралась временно пожить у сестры бабушки, Фемиды, которая с удовольствием пообещала приютить у себя беглянку. Железные рельсы проводили жирную черту, разделяя жизнь на «до» и «после».
На площади Наварину в центре Салоников кипела жизнь. Не та, что представляет себе турист, с громкой музыкой, шумными тавернами и зазывающими прохожих торговцами сувениров. Нет, это личный мирок греков – медленный, томный, глубоко философский. По-своему, только им понятный. На парапетах над руинами древней Агоры сидели в позе лотоса или лежали на своих лоскутных торбах хиппи с длинными волосами, в свободных одеждах землистого цвета и с тоненькими самокрутками, выпускающими в небо кисловатый дым. Молодые парни и девушки тихо напевали под гитару. Деспина присела на прохладный камень в ста метрах от них. Её взгляд отрешённо скользил по беспорядочно разбросанным тысячелетним булыжникам в трёх метрах под землёй. Она сразу привлекла