и гугеноты в России делаются просто французами. Не правда ли, майор? – сказал он Томасу. – Предлагаю вам послужить на Алтае. Её императорское величество озабочены нападением Китая на Джунгарию. Племена джунгаров вытеснены со своих земель и движутся на запад. Они вступают в борьбу с подвластными России народами. Там нужно поставить прочный заслон. Понимаю, что вы еще не совсем окрепли. Я еду в те края завтра же. А вас жду зимой. Зимний путь в сибирские края проще, все реки и болота застынут. Дорога будет прямее. Жду. Хоть будет с кем поговорить на родном языке.
Девильнев возвратился в Ибряшкино полный надежд. Узнав о предстоящем путешествии Томаса, явился к нему с визитом Захар Петрович Коровяков. Он уже оправился после огорчительного происшествия. Выпорол всех своих деревенских подданных подряд, не считаясь ни с полом, ни с возрастом. И объявил, что будет пороть их до конца их жизни, всякий раз, как настанет годовщина бунта.
Теперь он принес Томасу свою бобровую шубу. Подарил еще немецкие пистолеты и английское ружье.
– Молодой человек! – воскликнул Коровяков. – Если бы вы знали, как я вам завидую! Вы будете в краях, где не ступала нога человека. Вам придется сражаться с дикарями и чудовищами. Вы будете весь в шрамах и орденах!
– Спасибо! – отвечал Томас. – Шрамов и орденов с меня достаточно. Но долг превыше всего. И новые страны посмотреть будет полезно.
Вызов и проездные бумаги он получил в разгар зимы. При прощании плакали крепостные сиделки, выхаживавшие Девильнева. Им нравился тихий ласковый барин француз. Но не было здесь Палашки. И жители Ибряшкина и окрестных сел ничего не знали о её судьбе.
Из Москвы Томас выехал в шлафвагене. Это была такая огромная карета, имевшая внутри печку для подогрева. Но в ней он смог доехать лишь до Казани. Дальше пришлось ехать обычными каретами. Томас сочинял и читал вполголоса стихи, они помогли ему переносить тряску и качку, холод и жесткость сиденья. Он поглядывал в заиндевевшее оконце кареты, чуть раскачивался и бормотал:
Трепет длинных желтых струн,
Твой венок из мертвых трав,
череп мертвый им украшен,
в подземелье свет погашен.
Твой венок из мертвых трав,
Разве в этом я не прав.
Кто ковал, в какой ночи
Эти лилии болота?
И осоки, как мечи,
Здесь расставил всюду кто-то.
Вкус вина и яда вкус
И бездонный глаз удава,
Сердца к нам подвешен груз,
чтобы мы не убежали.
Мысль, как ящерка,
скользнула —
и остался только хвост.
Плащ, клюка, свеча, молитва,
там где стелется мираж,
И свеченье золотое,
Что такое, что такое
Эта времени частица?
Это времени частица?
Или только был мираж?
Полтысячи дорожных станций. Подорожные документы должны были свидетельствовать, что проезжающий оплатил «прогоны». Обычно на