кавалеристы из донских казаков и ссыльных украинских казаков. Я строю новые крепости. Не хватает людей. И такой славный офицер, как ты, – большая подмога. Идем в караван-сарай, посмотрим на приезжих.
Они прошли в темноватое здание, возле стен были устроены галереи, а в двух залах размещались экипажи, тюки с товарами, верблюды, кони и люди. Дервиши, коричневые от вечных ночевок под открытым небом и степных ветров и в юбках из грязного рядна, привлекли внимание Девильнева. Они выкопали в караван-сарае яму, насыпали туда горящих углей, разулись, окунули ноги в тазы со святой водой. И вот они стали прогуливаться по углям. Шли неспеша, но как бы пританцовывая. Зрители сгрудились возле ямы, многие глазели сверху с лестниц и галерей, что-то восхищенно покрикивая.
Девильнев подошел к тазу со святой водой, сунул палец в таз, потом понюхал его, лизнул. Соль! Ага! Надо будет когда-нибудь самому попробовать пройти босиком по углям. Дервиши закончили свое хождение, вылили воду из медного таза в кувшин. Протерли таз полами своих юбок. Один из дервишей зазвонил в колокольчик, призывая к подаянию, а второй стал обходить с тазом зевак, сгрудившихся вокруг людей. Кто кидал в таз кусочек лепешки, кто горстку риса. С галерей и лестниц прилетели две монеты. Одну из монет дервиш попробовал на зуб. В этот момент верблюд, меланхолично жевавший обломок веника, брезгливо сплюнул и попал прямо в священный таз!
Дервиши поспешно скрылись. Антон де Скалон и Девильнев вышли из караван-сарая и стали осматривать крепостные укрепления. На крепостной стене сидел синеглазый золотоволосый юноша, в расстегнутом мундире, с однострунным инструментом с необычайно длинным грифом. Под рукой музыканта жильная струна вибрировала и издавала щемящие звуки, способствовавшие грусти. Юноша пел:
Мне грудь твою не мять уже, Сесиль,
И лепестков не рвать тончайшей розы,
Из глаз моих текут немые слезы,
Мне грудь твою не мять уже, Сесиль.
Все кончено, печальный этот май
Принес с Зайсана – смерти хризантему
И оборвал любви моей поэму,
Все кончено, печален этот май.
А завтра с императором Хун Ли
В горах Алтая предстоит сражаться,
И навсегда в глухой степи остаться,
Лежать костьми в бурьяне и пыли.
Мне грудь твою не мять уже, Сесиль.
И лепестков не рвать сладчайшей розы,
Из глаз моих текут немые слезы,
Мне грудь твою не мять уже, Сесиль.
– Это поручик Жак Сорель, – шепнул Антон де Скалон Девильневу. – Он недавно по моей протекции переведен сюда из Петербурга, конечно, у него есть там подружка, и в этом диком краю без привычки скучновато.
Поручик вдруг заметил начальство, отложил свой инструмент и поспешно вскочил, застегивая мундир.
– Что за странный инструмент у тебя, Жак? – спросил Антон де Скалон. – Я впервые в жизни вижу такую штуку.
– Сие, господин генерал, китайский однострунный цин. Я подобрал его после одной