кладбища поездов, просто наслаждаясь классной погодой.
Правда, одно небольшое событие несколько смутило меня. Ну как событие. Просто мы встретили Юльку. Она как-то незаметно вышла из одного из дворов, и я, заметив человека, но не сообразив сразу, что это она, пропустил Макс вперёд, чтобы мы разошлись с Юлькой, шедшей нам навстречу. И вот, значит, я иду за Макс, снова с довольной физиономией любуюсь её попой в шортах и тут встречаюсь взглядом с Юлькой, как раз поравнявшейся с Макс. До меня доходит, что это Юлька, и я понимаю, что она видела, как я сейчас пялился на Макс. И мы с Юлькой смотрели друг на друга около секунды, прежде чем она прошла мимо меня и я снова пошёл рядом с Макс. Я не понял, что подумала Юлька. Мне показалось, что лицо её изобразило какие-то сложные эмоции. Как бы она смотрела на меня, как обычно, как на лоха, но как будто ещё и как на деревенского дурачка. Я даже чуть не расстроился, но Макс улыбнулась мне, и мне стало всё равно.
– Ты знаешь эту девицу? – спросил я Макс.
– Знаю, – кивнула она.
– Значит, мне можно тебе про неё не рассказывать.
– Да уж, пожалуйста, уволь меня от этого. Если бы я хотела, я просто пообщалась бы с ней.
Вскоре мы были уже на нашем любимом месте и, взобравшись на тепловоз, улеглись на горячей крыше и тупо лежали, греясь на солнышке. Мы пролежали так довольно долго, лениво беседуя о том, какого цвета могло бы быть небо, какими могли бы быть люди, если бы условия на Земле были другими. Периодически мы погружались в совершенно фантастические дебри размышлений: например, что было бы, если бы Земля всегда была повёрнута одной стороной к Солнцу и на одной стороне было бы вечное лето, а на другой – лютая зима. Нас интересовали не столько геофизические последствия этого, сколько социальные: интересно было порассуждать, как выглядело бы общество. Или как изменилась бы жизнь на Земле, если бы в середине двадцатого века мы неожиданно обнаружили бы разумную жизнь на Марсе с уровнем развития близким к человеческому.
Потом я решил показать Макс две свои последние работы, которые я прихватил с собой. Сначала она долго разглядывала «Весну на Титане». Ей очень понравились и моя задумка, и исполнение.
– У тебя правда талант! – искренне заявила Макс.
Но ещё дольше она разглядывала рисунок, изображавший зонд, разбившийся об поверхность далёкой каменной планеты. Решив, что она не знает, как потактичнее сказать, что получилось не очень, я заметил:
– Ты не смотри, что техника хромает. Я углём редко рисую.
– Кстати, я вот обратила внимание, что ты всегда говоришь, что ты рисуешь. Разве художники не пишут?
– Художники – может быть. Но я-то, пожалуй, пока что ещё рисую, – улыбнулся я.
– Хорошо. Так почему же ты решил нарисовать это углём?
– Сам не знаю. Настроение, если честно, было такое мрачное, что, наверно, я решил, что если уж чем и рисовать, то только чёрным-чёрным углём.
– Да, пожалуй, акварель тут была бы совершенно неуместна.
– Нормально получилось?
– По-моему,