вздохнул и снял со стены Сахину трехлинейку.
Федька вышел во двор. Степанка, почуяв неладное, соскользнул с печки, в унтах на босу ногу выскочил следом.
Конь Александра стоял под седлом. Рядом Федька. За его спиной видна винтовка. На боку – шашка.
– Ты куда, братка?
– К партизанам.
Степанка мучительно раздумывал. «Как же так? Братка Александр говорит, партизан надо уничтожать, а братка Федя взял у него винтовку, коня и к партизанам бежит».
– Замерзнешь, Федя. Возьми доху!
Не дожидаясь ответа, Степанка кинулся в балаган. Вернулся с косматой дохой и двумя большими калачами.
– Вот. Поешь дорогой.
Федька вывел коня из ограды в поводу, без лишнего шума. Только на дороге он прыгнул в седло, махнул рукой.
– Прощай!
Степанка не замечал мороза, не замечал ярких звезд. В одной рубашке он стоял у тына и смотрел вслед всаднику.
Собрались у Северьки. Лучка приехал на коне постояльца-казака, захватив у него винтовку. Привел Пегашку.
– Не мог я его оставить, – объяснил он друзьям, похлопывая конька по крупу.
К Федьке вернулась обычная его веселость.
– У меня полная сума харчей. И спирту два банчка прихватил. Может, согреемся на дорогу?
– Мне можно, а вам нельзя, – старый Громов сказал это строго, и парни не могли его ослушаться. – У вас дорога дальняя, нелегкая. Осторожней будьте.
Федька извлек откуда-то стакан, достал из сумы банчок, налил полный стакан.
– Ну, с Богом! – старик плеснул спирт под усы, крякнул, понюхал кулак.
Парни уехали. Но Громов не спешил в пустую землянку. Он стоял и вслушивался в ночь. Заимка спала. По расчетам, сын с товарищами теперь уже в степи. Старик посмотрел в сторону, где, невидимые отсюда, стояли зимовья Каверзина и Прони Мурашева, сложил натруженные пальцы в громадную фигу, ткнул в темноту.
– Нате-ка, выкусите. Чтоб таких орлов да в силки…
Но парни не спешили покинуть заимку. Вооруженные, на хороших конях, они смело ехали пустынными переулками.
– Ускачем. А чуть чего, и шарахнуть из винтовок можем, – подбадривал дружков Федька.
Около землянки Прони Мурашева Федька с Северькой спешились, отдали поводья Лучке.
– Смотри в оба.
Лучка снял винтовку из-за плеча, клацнул затвором, положил ее на колени, поперек седла. Спешившиеся сбросили тяжелые дохи, перемахнули через плетень. В руках у Северьки уздечка. Второй раз за сегодняшнюю ночь пошел парень красть коня. Федька – к дверям землянки, сыромятным ремнем дверную скобу к палке привязывать. Проснутся хозяева – не скоро выберутся во двор. У Мурашевых на постое казак, из тех, что прессуют сено. Конь его – вон у изгороди стоит. Остальные кони, людей почуяв, сбились в кучу, но чужака к себе не подпускают. Да тот и не идет к ним: злые хозяйские кони, друг за дружку горой стоят, крепкие у них копыта, кованые.
Лает собака, бросается к ногам, но двери уже крепко привязаны, Северька уздечку уже надел на оскаленную морду лошади. Собаки успокоились быстро: чужую