задней ногой, махнул хвостом, однако ускорять шаги не стал. «Да, Буран, ты не Воронко. На том бы в два счёта до Большого Пинигино доскочил. А на тебе полдня придётся ползти», – с сожалением подумал Василий и продолжил идти рядом. Неожиданно мимо него проскочил Букет и поравнявшись с головой быка, звонко залаял. «А тебя кто звал с собой? Как ты вылез из под сеней? Я ведь специально тебя там закрыл, чтобы не увязался. А ну, марш домой, пока и тебя кнутом не огрел!» – пригрозила Василий. Но словно не слыша угрозы хозяина, Букет весело помахивал пушистым хвостом и продолжал лаять на быка. Тот косился на кобеля злыми, налившимися кровью глазами и, нехотя, ускорял движение. «Вот жулик! Слышит же, что ругаю его, а делает вид, что не понимает. Нуда ладно, оставайся. Втроём всё веселее будет», – сдался молодой мужчина и улыбнулся. Настроение хозяина одобрил и Букет, и с ещё большим упорством продолжил раздражать быка. Преодолев мост и поднявшись в небольшую горку правого берега, Василий сел на самый зад дровней и стал медленно уходить в мысли о событиях последних дней. «Чо-то не так делают новые власти. Разве можно над мужиками и бабами издеваться без конца? Нельзя так сильно натягивать пружину у ружья. Сорвётся боёк и произойдёт выстрел. Весь воздух вокруг пропитан ненавистью к коммунистам, которые стоят во главе большевистских советов. Не успеет власть сообразить что к чему, и может оказаться не у дел. И кто их так травит на свой народ? Прежде чем отбирать у мужиков нажитое годами добро, комиссары должны были объяснить причину возникновения этих развёрсток. Может, люди бы поняли их и добровольно отдали на общее дело свои запасы. Но ведь не до нитки же их обдирать! Сибиряки, хоть и сильный духом народ, но и у них терпения может не хватить. А если не сдюжат, то жди беды во всём Ишимском уезде, а может даже и губернии», – размышлял он, медленно двигаясь по санному тракту. Губин-младший был уже на полпути, когда солнце стало показываться над покрытыми сказочной красоты узорами, макушками берёз. Василий отошёл от тяжёлых раздумий и стал вглядываться в лесную чащобу, где так же, как и у людей, начинался новый день. Свежие заячьи одиночные следы, появляющиеся из под шапок снега, нависшего на ветвях, сливались в одну мощную тропу, уходящую в глубь плотного осинника. Чуть поодаль от санного пути, из сугробов стали вылетать белые куропатки, и совершив небольшой перелёт, падали прямо в кусты тальника. «Совсем потеряли страх», – произнёс Василий, заметив на двух высоких берёзах, стоящих рядом с дорогой, сидящих косачей. «Пожалуй, десятка три будет. Жалко, что ружья нет. А то бы на хороший суп мог добыть дичи», – вслух произнёс Василий. Он всмотрелся в глубину берёзового колка, и даже с досады прикрикнул: «Какой красавец стоит! С такого лося мяса на всю зиму нам хватило бы!». Вася вспомнил, как ещё до службы в царской армии они с отцом часто уходили в местные леса, а иногда и в тайгу на охоту, и каждый раз возвращались с богатой добычей. «Чо это за жизнь наступила? Даже ружьё в доме нельзя держать! Мы же среди лесов и полей живём, а не в городе», –
