Табличка выделялась из унылого вида терапевтического отделения. Заставляла уважать дверь, на которой висит. Это как в поле набрести на памятник и удивиться.
Я постучал в дверь.
– Здравствуйте, можно?
За столом сидел мужчина в очках. Комплекцией он походил на мясника. Лишь белый халат говорил о медицине. Он разговаривал по мобильнику и, не отрываясь, показал… Я не понял его пантомимы. Тогда он прикрыл трубку и в полголоса сказал:
– Зайди в ординаторскую к Людмиле Мухадиновне, – при этом замахал рукой, ни слова не давая сказать, мол, знаю, кто ты и зачем пришёл.
Я вышел в коридор.
– Почему так быстро? – спросила мама.
– В ординаторскую послал, – поискал я глазами. – Вот сюда сказал зайти.
За столом, заваленным медицинским бумагами, сидела пожилая женщина в белом халате. Это и была Людмила Мухадиновна, на которую показал заведующий. Ей было около семидесяти лет, если не больше. Обесцвеченные редеющие волосы. Блуждающий взгляд. Другого врача-фтизиатра я, как счастливчик, ожидать не мог. Только такой пациент, как я, из числа бедных родственников, отправлялся прямиком к Людмиле Мухадиновне.
– Здравствуйте! Меня к вам направили. Вот снимок и анализы, – положил на стол перед ней.
– Вы ложитесь? Кто направляет, поликлиника? Так… – посмотрела она направление. – Подождите за дверью, – попросила она маму. – Я его опишу пока, потом мы поговорим.
Мама вышла из кабинета.
– Присаживайся, – усадила меня и приступила к процедуре приема больных в стационар. – Противопоказания есть?
– Да, пиразинамид. У меня на него аллергия.
Она записала это. Затем, после процедуры описания, попросила, чтобы я пригласил маму. Вошла мама, и Людмила Мухадиновна поговорила с нами о том – о сём, о жизни, как плохо в наше время болеть туберкулёзом и тому подобное.
Было видно, что почтенная старуха, будучи давно уже на пенсии, дожила до столь преклонного возраста в профессии, и по сей день была в строю, потому что не принимала близко к сердцу всё, что происходило с пациентами – лишь бы отчетность была в порядке. И, по-моему, не только нехватка молодых специалистов, но и аккуратность в бумагах держала её на своем месте до глубокого склероза.
– Ложись в четыреста двенадцатую палату, там место есть. Остальное девочки подскажут, – сказала Людмила Мухадиновна.
Мы с мамой пошли по коридору, считая палаты. Вид был у нас, как у людей, которые занимаются своей проблемой, готовые на разные сюрпризы. Нам встречались редкие больные. Они всматривались в меня, заглядывали в глаза, как будто давно ждали – как последнюю надежду. У большинства только глаза и остались, ну ещё носы и уши; остальные части тела чахли и уходили тихо и безвозвратно.
Мы подошли к открытой палате, я посмотрел на номер 412.
– Вот эта, – нехотя показал маме, и зашёл.
Там, нагнувшись к ведру с тряпкой, санитарка перебранивалась с двумя больными. Те, очень разные – один маленький, второй высокий – разводили руками