я мигну – тебя тут же в монастырь запрут. Была ты Настькой Захарьиной, ею и осталась. Смотри, разгневаюсь…
Повернулся на каблуках и выбежал – вон. Потом ближние боярыни сказали: на охоту государь отправился, потешить себя играми молодецкими. А когда вернется, то никому неведомо.
Весь день Анастасия проплакала в своей горнице. А к вечеру супруг богоданный вернулся, да такой нежный, такой ласковый, что слезы у молодой царицы враз просохли. Неделю государь не выходил из покоев царицы, нежил да голубил свою ненаглядную, надарил дорогих подарков, наговорил слов всяких… Ну, как на такого сердиться? Горяч, молод, норовист…
Впрочем, свой норов царь Иван Васильевич вскоре стал сдерживать. Анастасия понесла дитя чуть ли не с первой ночи, носила тяжело, мучилась тошнотой, да дурнотой. А тут еще на Москве великий пожар случился, долго горел город, едва не дотла выгорел. Анастасия тогда так испугалась (не за себя, а за чадо еще нерожденное), что сердце болеть начало.
Дочка Анна родилась на две недели раньше срока. Едва успели окрестить – прибрал Бог невинную душеньку. Анастасия так убивалась, что смотреть было жалко. Только муж, хотя и печалился о смерти младенца, сказал, что это им – наказание от Господа за грехи их. Что новый царский любимец и духовник Сильвестр прямо сказал: в блуде дитя было зачато, потому и не зажилось на свете. Мол, по воскресеньям, во все праздники, да по средам и пятницам от плотского греха воздерживаться надо.
Анастасия-то воздержалась бы, но сам государь никакого воздержания не признавал, хотя потом земные поклоны клал, молился, да каялся. А что толку: еще двух дочерей – Марию и Евдокию – родила царица за три года, да обе вскоре за своей сестрицей старшей ушли. Не благословил Бог царскую чету потомством. Анастасия не роптала, только все чаще удалялась в свою светелку – отлеживаться, так сердце болело.
А царь Иван Васильевич Казань воевать решил. Дважды выступал в поход и дважды с бесславием отступал, а по его следу осмелевшие казанцы разоряли и грабили русскую землю. Лишь третий поход увенчался успехом. Может быть, потому, что перед ним царь дал обет поставить в Муроме каменный собор в честь святых Петра и Февронии. И Казань пала. На обратном же пути царь получил известие, что царица в день святого Дмитрия Солунского благополучно разрешилась от бремени сыном, которого и нарекли Дмитрием.
Жить бы, да радоваться, только через год пронеслась по Москве и по всей Руси весть: государь при смерти. Анастасию к мужу почему-то не допускали, она истово молилась в своих покоях. Но царю становилось все хуже и он повелел собрать у своего одра самых именитых бояр, дабы присягнули те на кресте малолетнему царевичу Дмитрию.
Кто-то из бояр, не мешкая, поспешил к присяге, но князь Владимир Старицкий и его матушка, вдовая княгиня Ефросинья, родная тетка царя Ивана, целовать крест Дмитрию отказались наотрез, смутив тем самым многих присутствующих.
– Тебе, государь, и сыну