пришли в Киеве.
Через несколько дней Изяслав стоял на крыльце, провожая старшего сына в далёкий путь. Мальчишка сиял, видя грядущую поездку чем-то завораживающим и увлекательным, и едва не бил ногой, как бил копытом конь, поджидавший его.
– Ну, друг мой сердечный, – наклонившись, великий князь обнял сына, прижал к груди, похлопал по спине. Отстранив – поцеловал в лоб и, в чувствах, даже перекрестил. На него многие смотрели, во дворе собралась толпа провожатых, может и поэтому, по привычке соответствовать, сорвался этот невольный жест. – Слушайся дядек, особенно Богдана, – указал Изяслав на брата своей любовницы, которую за связь незаконную, по Уставу23 Ярослава, отправили в монастырь.
За измены жене муж обязан был платить князю штраф, но Изяслав был сыном того князя, которому он обязывался законом платить за своё поведение. Ярослав устраивал ему нагоняи, разумеется, а не деньги требовал, поэтому Изяслав старался при отце развлекаться незаметно. Но что теперь? Если выше него князя нет, выходит, наказание нести не перед кем? По некоторым статьям Устава, опороченную девицу из монастыря можно было выкупить после того, как она замолит свои грехи, но если прежде, при Ярославе, сделать это было никак нельзя, то по смерти его… Изяслав делал каждый вдох с ощущением, что пьёт свободу. Насколько легче становилась жизнь! Хоть он и искренне любил отца, и горевал по нему, а всё же всему своё время, и закономерность в том, что старое отмирает, а молодое продолжает жить была.
Елизавета, стоявшая за спиной супруга, после него тоже обняла мальчика, расцеловала в красные от пощипывающего мороза щёки, прочитала чуть обветренными губами над ним молитву. На глазах её стояли слёзы. Хоть когда-то и была она ранена в самое сердце рождением этого ребёнка, но, воспитав его, привыкнув к нему, прикипев, она видела, какое он ещё дитя, и безумно переживала, не случится ли с ним что вдалеке от семьи.
– Мстиславушка, хороший мой, – погладила она его по голове, что не очень понравилось пареньку, приготовившемуся считать себя взрослым. А тут, при дядьках и отце, гладят как котёнка! – Ты мне хоть с кем-нибудь весточку подавай о том, как ты там. Ты же учил грамоту. Ну, самому не время будет, так надиктуй писарю какому. Обещаешь?
– Хорошо, матушка, – кивнул Мстислав, нетерпеливо косясь на оседланного коня. Как только княгиня развела руки, он стрелой унёсся к нему. Изяслав за это время успел перекинуться словцом с Богданом, обменявшись прощальными рукопожатиями.
Кавалькада тронулась. Провожающие простояли на местах, пока хвост последней лошади не скрылся за воротами, и только потом разбрелись по своим делам. Изяслав обернулся и, наткнувшись взглядом на жену, бросил ей, пойдя подниматься по лестнице:
– Что, довольна?
– Да что же ты говоришь такое, милостивый князь? – утерев уголки глаз, пошла за ним Гертруда. – У меня в груди всё переворачивается. Ну, куда