отца есть хороший терапевт…
– Дима! – гаркнула я, потеряв надежду донести до него информацию спокойно. Осознала, что слегка переборщила, и уже тише произнесла: – Со мной все в порядке. Лекарства есть, в холодильнике полно еды, приезжать ко мне не нужно. Через пару дней в универ, не хочется, чтобы ты подхватил от меня заразу. Сейчас я лягу спать, а вечером буду чувствовать себя гораздо лучше.
– Уверена? – с сомнением спросил Димка.
– Да, – твердо ответила я. – Не переживай. Я позвоню тебе, хорошо?
– Да. Хорошо. Буду ждать, малыш, – с теплотой в голосе откликнулся он. – Люблю тебя.
– Целую, – просипела я и повесила трубку. И сразу же, отшвырнув телефон, прижала ладони к вискам, потому что внутри черепной коробки будто отбойный молоток включился.
Не помогло. От жуткой боли тут же накатила тошнота и я бросилась к туалету. Откинула крышку унитаза и закашлялась.
Нет, нет, нет!
Я не хочу идти на второй круг! Мне хватило вчерашних полосканий, твою мать!
Перед глазами замелькали разноцветные круги. Я хватала ртом воздух, которого моему организму сначала катастрофически не хватало, а затем его стало слишком много. Голова закружилась, тошнота отступила, но только потому, что все внутренние органы словно сжались, скукожились.
Да. Это оно. Повторный заход на мои личные круги ада.
Дверь за приятелем Димы захлопывается. Я растерянно смотрю на шокер, что валяется у моих ног, а через минуту меня накрывает волной паники.
Несколько мгновений назад я была готова защищаться, выставить мерзавца за дверь или приложить его разрядом тока, а теперь моя смелость испаряется, тело наливается слабостью, цепенеет, из него по крупицам уходят силы.
Колени подгибаются. Приходит озноб, сознание начинает меркнуть. Нет, я не на грани обморока. То, что происходит сейчас со мной, сильно – гораздо, гораздо, гораздо! – хуже потери сознания.
Я тяну руку к двери. На автомате щелкаю замками, цепочкой. Пальцы дрожат, мимолетное облегчение наступает, когда ладони касаются прохладной поверхности дверного полотна. Я упираюсь в нее, наклоняю голову, стараюсь контролировать дыхание, чтобы не допустить гипервентиляцию легких, но с каждой секундой это становится все более невыполнимой задачей.
Спустя несколько десятков вдохов понимаю, что мои щеки мокрые от слез. И вот тут защитную плотину прорывает.
Теперь меня трясет так, что я слышу стук своих зубов. Сползаю вниз, прижавшись лбом к двери. И задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь…
– Крошка… Крошка… Крошка… Крошка…
Слово пульсирует в ушах и окончательно уводит почву из-под моих ног.
Следом приходит смех. Сальный, мерзкий, противный.
Он-то меня и отрезвляет. Я вскидываю голову, слепо уставившись в пустоту. Моргаю. Глаза выжигает соль, очертания предметов расплываются, но я заставляю себя подняться. Шагаю в сторону спальни.
Падаю на кровать.
Вгрызаюсь зубами в подушку и беззвучно