что уговорились жить дружно, сообща, во всем помогая друг другу. Обещали не иметь тайн друг от друга, а ребенка воспитывать трудолюбивым и ответственным перед семьей. Сговорились родить себе общего ребенка и завести хозяйство, то есть достаток в доме. Ему – как мужчине – завести поросенка, а ей – курей.
– Да-да, – отвечала она в поезде, радуясь. – Так и начнем. И про себя: «К гинекологу только схожу и начнем».
Глава 21. Инспекция
Когда всё наладилось, мать написала дядьке Алексею письмо, что она восстановила семью. Опустила письмо в ящик и стала ждать. Я не понимал: чего можно ждать? Но оказалось, я ошибся. Через некоторое время к нам пожаловала с инспекцией Мотя, узнать, действительно ли всё так, как написано в письме?
– У нас законный брак, – вынула мать свидетельство. – И нормальное воспитание ребенка. Мальчику ведь мужское влияние нужно.
Мать сказала, что дядя Леша, к сожалению, на работе, и накормила свекровь обедом. После этого Мотя, по своей привычке, отерла двумя пальцами губы, поблагодарила за обед и попросила дать ей внука на один день.
Мать немного опешила, но сдержалась и разрешила ей взять меня с собой. Ведь помимо всего она хотела помощи.
– Хорошо, пусть поедет с тобой, – сказала она несколько натужно, но в правильном направлении.
По детской наивности я ужасно обрадовался. Ведь в моем окружении не было опекающих бабушек. Вот у Крезлапа какая-то Кока какие-то конфетки привозит. Но я слышал о городских бабушках, которые берут внуков, чтоб свозить их в цирк или зоопарк, покупают сладкое. Мотя приехала из города – почему бы ей не быть такой же опекающей бабушкой?
Но как только мы дошли до станции и сели в полупустой по случаю воскресенья вагон – все пригородные сидят дома, это на буднях они шастают работать – она тут же, снова отерев двумя пальцами рот, спросила:
– А что, Акимушка, отчим бьет тебя ай нет?
Я вдруг понял, что правду говорить нельзя. Наверно, из-за резкой смены её настроения. Когда мать говорила, что живет с новым мужем, Мотя была благостная, со всем согласная, а тут её вдруг что-то взволновало. Я понял, что подведу мать, если пожалуюсь на отчима, и я сказал:
– Нет, что ты, бабушка!
Она опять, отерев пальцами губы, сказала:
– Да? Ну ладно.
А через некоторое время произнесла еще одну фразу, печально: «Вот такие дела, Акимушка». И больше в электричке не сказала ни слова.
Я надеялся – вдруг мы поедем в цирк или в зоопарк? Но мы почему-то вылезли на Беговой и пошли в гору к Ваганьковскому кладбищу. Не спрашивая меня ни о чем и ничего не говоря, она вошла в во рота и обогнула двухэтажный барак посреди кладбища. Там нелепо и совершенно невозможно шла обычная людская жизнь. Потом на этом месте поставили колумбарий, и все, кто радовался сносу дома, сразу опечалились, потому что убирать могилки стало некому. Весь дом специализировался в этом направлении и этим жил. А кто другим жил – здесь не удерживался.
От дома мы пошли к могиле моего отца.
Место