мы усаживались. Сначала он обошел машину и сел за руль. Нагнувшись в кабине, открыл нам дверцу. И в кабину сначала полезла мать, в середину, потом полез я, чтобы сесть с краю, у бардачка – единственное, что я выучил из той клинской поездки на машине, с его подачи, конечно. Потом все захлопывали мою дверь.
В конце концов, это даже неплохо, что мы объедем весь Подгородний и увидим его с той стороны, увидеть которую никогда раньше не доводилось.
Железная дорога делила Подгородний примерно пополам, и мы всегда от железной дороги ходили только в свою правую сторону и никогда на противоположную. Посмотрим, что там за народ ходит, какие дома стоят, думал я, когда мы поехали. Но когда мы обогнули Подгородний, оказалось, что там, к моему разочарованию, ничего интересного, что там все то же, что и на нашей стороне. Всё те же заводские серые бараки кирпичного завода, и всё те же люди в телагах и кирзе. Поэтому, когда мы подъехали к какому-то серому, видавшему виды забору с глухой некрашеной калиткой, я и не ждал ничего примечательного, тем более что навстречу, на наш стук, дверь открыл маленький пожилой мужчина, почти старик, в серой телаге. Правда, вместо кирзы на его босых ногах были почему-то галоши. С первых его слов меня удивила в нем учрежденческая городская любезность, с которой он, непонятно почему, ласково встретил нас, обращаясь преимущественно к матери, молодой, здоровой, крупной тридцатипятилетней женщине.
– Да, да, проходите, пожалуйста, через участок и направо. Я сделал так, как мы с вами условились. Шкаф ждет вас. Нет, нет, дальше, в коттедж проходите. А это моя жена, она сейчас занята, – показал он на пожилую женщину, копающуюся в грядках и не обращающую на нас никакого внимания.
Мы прошли тропкой посредине участка, оставляя справа небольшой трехоконный, почти игрушечный, очень старый деревянный дом в деревенском стиле. Прошли почти до конца к новому, в функциональном стиле, никогда не виданному еще в Подгороднем коттеджу – легкому дому из струганных досок, с большими во всю стену окнами на южную сторону, где каждый сантиметр – только для отдыха. И вошли в дверь под навесом в дальнем от калитки углу.
Мать шла, немного волнуясь, как и всегда, когда большое дело вынуждало ее встречаться с новыми незнакомыми людьми. Мы трое вошли в коттедж и остолбенели. На нас смотрела (тоже виденная впервые) большая зеркальная стена во всю заднюю стену коттеджа. Она отражала во всю ширь (и это было самое непереносимое и восхитительное) голубое пространство неба в июньских облачках. В середине картины высокие мачтовые сосны величаво покачивали на ветру свои кроны, а внизу цвели роскошные бордовые и белые пионы. По всем-всем грядкам, что были на участке. И всё это заливало яркое, безудержное, задорное солнце.
От такой картины у нас захватило дух. Мы не могли ни слова сказать, ни шага сделать. Нам вдруг показалось, что вот она – семейная надежда, которую мы алкаем, вот что мы хотим построить и вот как должно выглядеть реальное семейное счастье уже сейчас, раз мы все трое хотим и согласны жить семьей.
А