распахнул дверь, готовый наорать на Полину за нерасторопность, – и изменился в лице.
Голубая рубашка с красно-золотыми драконами и иероглифами болталась на Полине как на вешалке. На Григория смотрело разукрашенное белым, розовым, черным и красным лицо гейши-ребенка – со светлыми косичками, тонкими алыми губами и малиновыми кукольными скулами. Тонкие руки безвольно лежали по швам. Полина исчезла. Осталось только это существо, способное выдержать взгляд в лицо смерти. Рядом валялась мамина косметичка.
– Это что еще такое! – взревел Григорий. Он до боли сжал ее плечи пьяными злыми пальцами. – Вырядилась как шлюха… – сквозь зубы прошипел он и, размахнувшись, ударил дочь по лицу.
Полина качнулась, но осталась стоять на месте, только по щекам побежали мутные дорожки.
– Никуда не едешь! – рявкнул отец и захлопнул дверь – и мир Полины провалился куда-то вниз, в пропасть, где не было ни капли света, не было шорохов маминых тканей, не было звуков вокзальных гудков и ритма – того самого, который вел ее по жизни, как чей-то голос, все это время. Он перестал быть слышен именно в тот день – и казалось, что это навсегда.
Но сегодня, на улице генерала Лебедева, он наконец вернулся. И она пошла за ним, и было уже не важно, что вокруг существует какой-то мир – он весь переместился внутрь Полины, в ее голову и грудь, в биение сердца, которое звучало в такт перестуку невидимых колес.
Полина опомнилась только ближе к ночи, когда ее нашел какой-то вокзальный полицейский: она слонялась по перрону, делая вид, что кого-то ждет.
– Я не хочу домой, – неожиданно для самой себя ответила девочка на вопрос, что она тут делает без родителей.
Полицейский взял ее за руку, а потом они долго ехали в электромобиле – а после она, сжавшись, сидела на диване напротив отца и как будто сквозь толстое стекло слушала его крики:
– Чем ты думала! Дура набитая! Идиотка!
Полина нервно крутила в руках красную коробочку с шаттлом.
– Брось эту херню!
Отец вырвал коробочку и со злостью метнул в стену – и Полина увидела сквозь пелену слез, как «Вояжер-2055» медленно и торжественно разлетается на мелкие красно-белые осколки.
Парадокс планктона
Старенькие часы под подушкой Полины настойчиво жужжали вибросигналом и ковыряли в ухе пластиковым звуком будильника. Мелодия называлась «Волна». К ее услугам из пресетов часов, кроме «Волны», были только «Безмятежность», «Маяк», «Мерцание» и «Обрыв». Они были еще хуже, поэтому Полина не меняла рингтон с момента, как получила эти часы от мамы на десятый день рождения.
Позавчера Полине исполнилось шестнадцать.
Она сонно сунула руку в недра подподушечного мира – белого, покрытого серыми крапинками, и теплого. Выудила часы: шесть тридцать утра, одинокая уведомлялка на экране про поступившее пособие – со смерти матери оно, совсем крошечное, исправно приходило каждый пятый день месяца.
Полина прислушалась. Отец за стенкой раскатисто похрапывал.