рой учеников, оказался в прохладном, тихом классе. Пятый «Б», вопреки ожиданиям, являлся совершенно загадочным, необъяснимым, удивительным классом. Другое поколение, думал Ларин, оно другое даже по сравнению с одиннадцатым, этими прыщавыми детьми, у которых только и разговоров, что о выпивке и сексе.
Пятому классу ничего не нужно – апатичные, отстраненные, холодные и при этом умные. Он чувствовал, как иной раз у него на загривке шевелятся волосы от их ответов, совершенно поразительных, точных, словно высеченных в граните.
Иногда он давал им олимпиадные задачи, например, такую: «Проехав 1 км и еще половину оставшегося пути до почты, почтальону осталось проехать ¼ всего пути и еще 1 км. Чему равен путь почтальона?» Задача с виду легкая, но ее решение гораздо сложнее условия, и кого бы он ни вызывал к доске, неизменно получал правильный, словно запрограммированный ответ. С учетом того, что Ларин запрещал пользоваться планшетами и телефонами на уроках, подсмотреть решение было невозможно. Дети не выказывали ни малейшей радости по поводу правильного ответа, не огорчались неудачам, таковые, конечно, тоже случались. Странные двенадцатилетки вызывали у него чувство архаического, первородного страха.
Внезапно он вспомнил, что его сыну тоже вот‑вот исполнится двенадцать, и… «Олег тоже такой, – подумал Ларин, глядя на сосредоточенных, замкнутых, рассевшихся в абсолютной тишине учеников пятого «Б», – одинокий, гениальный, такой юный и одновременно… мудрый».
– Ответ – шесть километров, – не вставая из‑за парты, сказал Юра Наумов, маленький худенький мальчик, по комплекции соответствующий первокласснику. Не поднимая руки, ничего не вычисляя, – просто произнес правильный ответ.
Никто в классе и слова больше не произнес. Обычно, когда кто‑то выскакивает с ответом, сразу начинают склонять на все лады, обзывать, чуть ли не клеймить. Здесь же никто не повернул головы.
Ответ есть. Он верный. Кто‑то в этом сомневается? Нет.
«Наверное, эти… дети‑индиго пытаются привить мне комплекс неполноценности», – подумал Ларин.
Но ничего подобного. Никому из них и в голову не приходило выражать недовольство легкой (для них) школьной программой. Чем это объяснить? Тем, что многие (если быть точнее, то все), с двух‑трехлетнего возраста не расстаются с гаджетами и планшетами? Вполне может быть. Почти не общаясь между собой, они не испытывают друг к другу ни вражды, ни дружбы, ни злобы, ни радости – с одной стороны, проводить уроки в таких классах сродни отдыху на песчаном пляже, с другой…
Все эти мысли пролетели в голове Ларина, когда он, набрав воды из стоящей в углу десятилитровой пластиковой бочки, поливал пышные традесканции на стене между портретами Лобачевского и Евклида и несколько вечнозеленых филодендронов в горшках на окнах. Дети уже достали учебники, никто из них не выказал желание помочь, не отпустил сальную шуточку насчет того, что дядя поливает цветочки как тетя, а может быть, этот дядя и есть тетя. Или еще что‑нибудь в таком духе.
Последним на окне стоял сциндапсус