буду закрывать школу.
– Хорошо. – Скоков повернул ключ, торчащий в замке, и открыл дверь класса. – Подойду в одиннадцать вечера. Если что, звоните.
Сделав шаг, он почти лоб в лоб столкнулся с завучем Надеждой Петровной. Она отшатнулась, железной хваткой схватив Дениса за рукав пиджака.
– Молодой человек! Позвольте спросить, куда вы летите? Разве меня так плохо видно?
Скоков хотел было вырвать руку, но в последний момент сообразил, что завуч вполне способна позвонить тетке на рабочий телефон, чтобы вызвать ту на профилактическую беседу. И он знал, что услышит Надежда Петровна в ответ, со всеми вытекающими последствиями. Комиссия по несовершеннолетним, органы опеки и, вполне вероятно, интернат.
Поэтому он сказал умоляющим тоном:
– Опаздываю на факультатив, Надежда Петровна, извините.
– Куда‑куда? – не поверила она своим ушам. – Скоков – на факультатив? Я думала, ты и слова такого не знаешь.
Он промолчал, решив не выдавать себя. Если сказать, обязательно проверит, какой факультатив, у какого учителя, по какому предмету.
– Ладно, иди. Только смотри под ноги, малышня вокруг, а ты несешься как кабан в посудной лавке…
– Слон же!
– Иди уже.
Она отпустила его локоть, и он тотчас исчез.
Комарова вошла в класс, оценивая царивший беспорядок, нанесенный голубем.
– Что тут у вас случилось, Дмитрий Сергеевич? Такое ощущение…
– Птица в окно влетела, – сказал он, отступая к доске. – Голубь.
– Голубь? – спросила она. – В окно?
Он кивнул.
– Проветривали помещение по физиологическим причинам. И тут…
Комарова подняла с пола томик Римана, поставила его на полку возле двери.
– Не слишком хорошая примета.
– Кому как, – ответил он на ее замечание.
Надежда Петровна прикрыла дверь. В наступившей тишине она спросила.
– Я хотела бы услышать от вас, вы правда собственной рукой исправили оценки Успенскому? Кто вас заставил это сделать? Песчинская? Или, быть может, папаша Успенский надавил? – Ее глаза пылали огнем, тонкие губы подрагивали от негодования. – Я знаю, что Вадим давал вам сто тысяч, но вы не взяли.
Ларин отступил на шаг. Он побаивался завуча, о ее принципиальности ходили легенды, ее уважали, боялись, и даже физрук, прежде чем открыть рот в учительской, обычно осматривал комнату – нет ли Комаровой поблизости.
– Надежда Петровна, его знания на самом деле оказались выше, чем я думал. По правде говоря, я специально принижал Успенского.
– Вы в своем уме, Ларин? Я понимаю, что рождение ребенка для вас сильный стресс… но не настолько же!
– В прекрасном уме, Надежда Петровна. Я просто ему завидовал. Поэтому и давал задачи с подвохом, которые заведомо не имеют решения.
Она хотела вдохнуть, но не смогла, воздух какими‑то неровными толчками вошел в нее и точно так же вышел, отчего завуч закашлялась, прикрыв рот бумажной салфеткой.
– Ларин, – сказала она. – Вы мне лжете. Вы слишком умный и слишком