молекулы, которой стал в одно мгновение. Он понял, что будущего нет, а горящее прошлое свое он позабыл, потому что память его стерлась и заросла, а жизнь осталась позади.
На лестнице резко и приятно пахло приготовляемой где-то внизу на малом огне острой пищей, исходящим последним паром рисом с изюмом, барбарисом, курдючным жиром и черносливом, на грани подгорания. Какой-то юноша из квартиры за номером 7 замечательным детским голосом высокой певческой силы исполнял вдогонку Боре древний восточный всепрощающий пиют:
Услышь мой голос, о, Внимающий голосам,
О, Господь, принимающий молитвы…
Ответь бедному, недостойному из недостойных,
И прости его грех, о, Принимающий молитвы.
А он бежал в страхе, плотно прижав локти к бокам, беспомощный, испуганный и слабый, не видя ничего, не понимая, но предполагая выпеваемые слова. Вся эта история подошла вместе с Бориным бегством к логическому завершению. Входную дверь он нашел в темноте с третьей попытки, так он был потерян. Навстречу ему прошел парень в куртке с поднятым воротником. Боря ему кивнул, тот, не оглядываясь, с удивленно-раздраженным видом, по-хозяйски прошел внутрь, «мой дом, хочу – здороваюсь, не хочу – посылаю на хер», – говорило его жесткое, как бы опаленное лицо.
«Ирис я тоже потерял по своей вине, не удержал, не сохранил, – вдруг подумал Боря с горечью безо всякой логики. – Болван, разгильдяй». Никогда раньше он так о своей исчезнувшей неизвестно где ласковой и податливой влюбленной певичке, похожей на Эллу Ф., не думал. Но теперь-то уже поздно, где ее искать, а главное, как с ней теперь поладить? Я никто и всегда был никем, что бы я не делал и не думал. И сейчас я тоже никто, надо признать это. Я и признаю.
На улице был ноябрь и сильный дождь, сопровождаемый порывами ветра с глубокого моря в курчавых волнах прилива. Борю окатило сразу с головы до ног. Это помогло. Он добрался до автомобиля, посидел в нем немного, вернул часы на запястье. Он никак не мог сосредоточиться. Потом собрался и выехал на магистраль в столицу. Были большие пробки на дороге, к тому же у аэропорта несколько машин, адских японо-корейских колесниц, столкнулись на мокром шоссе. Полицейские в ветровках с капюшонами на головах разбирались с подавленными от происшедшего и непогоды шоферами. Боря ехал долго, что тоже повлияло на него к лучшему. По радио передали пару его любимых песен. Когда он заехал в поселение, во всех домах которого на окнах за стеклами горели золотом праздничные, вселяющие надежду свечи, он чувствовал себя уверенно чудесно. Такой счастливый характер.
Навстречу Роза сосредоточенно вела смирного Густава под уздцы по улице Независимости. Левушка, сидевший на пони, был напряжен и неспокоен. С деревьев и кустов ветер сбрасывал массы воды, как будто кто-то опрокидывал полные ведра наверху. Боря проехал мимо бабки, обутой в резиновые сапожки, и мимо ежащегося на ветру и дожде внука, не притормозив.
Роза, потрясающая, необъяснимая, неосторожная, на него даже головы не повернула,