глаза. Снова вспомнив, почему опасался этого знака.
Людей вокруг стало больше, потом страшно много, так, что сидя – моря было не разглядеть, но заполночь народ стал расходиться, веранда, уже давно поблекшая в прохладной темноте, снова вздохнула свободно. Крики, песни, ругань выпивох стихали. Волны приятно и монотонно шумели, набегая на волнорез. Эйден с Тилхамином успели поговорить о многом, о лайонелитах, о Лиге, о странствиях, опасностях и красотах пути, о женщинах и торговле, и о торговле женщинами, и, разумеется, о пиве.
– Когда факелы гаснут, знаешь, о чём я думаю? – Пивовар меланхолично разглядывал струйку дыма, поднимающуюся от обугленного древка. – О ценах на грёбаные факелы, конечно. Смола, масло, свечи, даже лучины – всё, что только может давать свет, стоит, как куски самого солнца, в этом алчном городишке ростовщиков и спекулянтов. А ещё, думаю о времени. Которое отмерено той или иной свечке.
– Не поверишь, буквально каждая попойка заканчивается именно так.
– Почему же – не поверю? У вас в Уилфолке тоже дорогие свечи.
– И короткие.
– О-о да…
– А откуда ты сам, Тилхамин? По лицу не понять, загорелый или смуглый. Черты неопределённые… да и нос явно был иной формы. Напоминаешь леммасийца, но имя дахабское. И бирнийским владеешь, как родным.
– Гадай-гадай. Всё одно не скажу. Да и сам не вполне понимаю. Отец был не того племени, что мать. А заглянуть в рода на семь колен мне уж точно не светит. Хах… опять про свет. Свечи.
– Тебе случалось убивать, Тилхамин?
– О-о… – трактирщик закатил глаза, пьяно улыбаясь, – буквально каждая попойка заканчивается именно так. – Передразнил он, довольно успешно подражая голосу Эйдена. – Кто не убивал? Нет смысла беспокоиться об этом. Не больше, чем о факелах, масле или смоле. Но все так и норовят вывернуть свою чёрную душу, своими грязными руками, как только выпьют достаточно моего золотого пива.
– И то не случайно. – Нараспев, с натянутой усмешкой протянул Эйден, похрустывая пальцами. – Ведь эти «все» пьют постоянно. А выпив – лезут грязными руками чего-то там кому-то выворачивать.
Сейчас он практически слышал скрип ступеней в другой, такой знакомой таверне «Под головой лося». Слышал скрип койки во втором этаже, и где-то поблизости – приглушённые стоны, крики Кэндис. Ещё немного – и услышал бы скрежет выбиваемой двери. Но вовремя очнулся, сглотнул, отыскал глазами другого задержавшегося пьянчугу, который шатался взад-вперёд на рассохшемся стуле, монотонно скрипя.
– Чушь! – Возмутился пивовар. – Выпивка – дар богов! Как добрая лошадь, металл или колесо. Иной раз какой-нибудь дурак угодит под телегу, а потом всю жизнь смердит на паперти, выставляя на обозрение кривые культи и проклиная судьбу. Но виновата ведь не телега, не лошадь и даже не кучер. Виноват дурак, что не смог уследить за обеими ногами сразу. Кто-то не может уследить за женой, у другого