окаменел. Он скосил глаза, не понимая случившегося. Вокруг него начала образовываться пустота. Он перевел взгляд на телевизор и увидел там себя, с лицом абсолютно тупым, как после удара.
Но вот он начал приходить в себя.
Взор его слегка прояснился. Плечи расправились. Губы дрогнули в слабой улыбке. Собравшиеся все расступались, а он обособлялся, заключаясь в невидимый кокон.
– У вас же полная запись, Иван Иванович, – жалобно произнес главврач. – Рабочий день, прием…
Психиатр медленно повернулся к нему. Главврач попятился.
– Лучше бы вам отречься, Иван Иванович! Не обижайтесь, но запомните мои слова…
– Вам крышка, Николай Петрович, – промолвил узист. – И вам, – добавил он, обращаясь к начмеду.
Иван Иванович, светлея лицом, отвернулся и шагнул к двери.
Снаружи взвизгнули тормоза. Перед клиникой остановилась огромная черная машина, за ней – вторая, третья. В небе зарокотал вертолет. В предбанник вошли предельно решительные, но вежливые люди. Они взяли доктора под руки и увлекли за собой.
– Передайте, что я гарантирую полную преемственность! – выкрикнул Иван Иванович. – Разумную гибкость и договороспособность!
Он скрылся в автомобиле.
– Увидите, что будет, – зло бросил главврач. – Мое дело маленькое, я его предупредил.
Махнув рукой и срывая с себя все, он двинулся прочь.
Ступени в небо
Мы промышляли втроем: Петюня, Пипа и я. У нас было вот что: аккордеон, на котором наяривал я, и труба, в которую дул Петюня. Не хватало деревянных ложек и балалайки, но я знал, что рано или поздно мы дойдем и до них. Еще недавно я пользовался гитарой, а Петюня колотил в бубен, но все это перестали разрешать.
Изменился и репертуар.
Мы заскочили в последний вагон. Я откашлялся и воскликнул:
– Добрый день, уважаемые граждане пассажиры, всем хорошего дня и немного музыки наших дедушек и бабушек в эти весенние дни!
Мало кто посмотрел в нашу сторону, и чуть повернулись всего две, три… пять голов. Остальные сидели прямо и смотрели перед собой. Многие не смотрели – подсматривали. Опущенные веки чуть подрагивали, выдавая бодрствование.
Я развел меха и запел:
– Много девушек есть в коллективе, а ведь влюбишься только в одну! Можно быть комсомольцем ретивым и весною вздыхать на луну!
Пока я пел, Пипа приплясывала, держа наготове вязаную шапочку. Она гримасничала, изображая весенний энтузиазм.
– Как же так: на луну и вздыхать всю весну? Почему, растолкуйте вы мне?
Петюня тоже приплясывал, на двух первых строчках. Лицо его выражало игривую заинтересованность и как бы вопрошало.
– Потому что у нас каждый молод сейчас в нашей юной прекрасной стране!
Это был ответ, и Петюня облегченно преображался. Он впивался в трубу и победоносно дудел. Он и не ждал другого, он успокаивался. Его незначительные сомнения моментально рассеивались.
– …Как же так: