тут мадам Фаин решает вмешаться. Она встает с места, подходит к мужчине и твердо произносит.
– Они не голодные. Они – дети. А им только дай волю – и килограмм умнут за обе щеки. Они сегодня ели карамель. Дайте сюда, пожалуйста, я сдам обратно на склад.
Несколько мгновений Анджей не двигается с места, пристально глядя на директрису. Лулу почти уверена: сейчас он просто уберет конфету в карман, не говоря ни слова. Но мужчина не делает этого, и шоколадка опускается в раскрытую ладонь мадам Фаин. По классу сквозняком проносится вздох разочарования.
– Так вот, о чем я хотел вас попросить, ребята, – Анджей возвращается к тому, на чем остановился. – У вас есть карандаши и картон, и вы используете искусство как язык общения. Не могли бы вы нарисовать для меня мир, каким вы его видите?
Ученики нерешительно берут в руки карандаши, переглядываются.
– Вы слышали задание, – подгоняет их Лулу, – вам нужно нарисовать наш прекрасный мир, красивый и…
– Нет, – перебивает ее Анджей. – Прошу, не надо переформулировать мои слова. Пусть просто нарисуют мир, и все. Будет ли он красивым или нет, я просто хочу увидеть его глазами тех, кто живет здесь с рождения. Справитесь, ребята? – он устало улыбается классу.
Лулу пожимает плечами. Мадам Фаин благосклонно кивает, и дети начинают рисовать. Сначала не очень охотно, но потом – все более увлеченно, пока не уходят в это занятие с головой. И пока трещотки в атриуме не возвещают наступление перерыва, тишину нарушает только скрип грифеля по шершавой поверхности картона. Потом дети выбегают на короткую перемену, а Марта, которая весь урок простояла у доски в надежде, что красавчик позволит ей что-нибудь написать, собирает рисунки и, щербато улыбаясь, отдает Анджею. Потом, бросив на него томный (по ее мнению) взгляд, тоже выходит из класса. Мужчина не обращает никакого внимания на ужимки ассистентки Лулу и почти сразу, как только дверь закрывается, резко разворачивается к мадам Фаин.
– Я не совсем понимаю, товарищ директор, что тут происходит? – спрашивает он так сурово, будто, и вправду, вошел в образ ревизора. – Мало того, что они запуганы до обморока, так еще и голодные, и вы заставляете их повторять: «Мы счастливы. Мы довольны»?4
Директриса остается совершенно невозмутимой.
– Они боятся не нас, а вас, Анджей. Вы здесь – чужой. Дети не привыкли разговаривать с незнакомцами, хотя сегодня утром мы объяснили им, что они не должны стесняться. Но дети есть дети.
– Вы давили на них.
– Вовсе нет. Я – преподаватель. Моя задача – направлять. А что до голода, так мы все здесь голодные, раз уж вам так это интересно. Или в вашем Панцире всего было вдоволь? И воды, и еды, и конфеты раздавали горстями? Да, у нас тяжелая жизнь. Но, как видите, мы стараемся вырастить новое поколение, руководствуясь гуманистическими ценностями.
Анджей морщится, словно от головной боли.
– Да что вы заладили про эти гуманистические ценности? В каждом Панцире живется не сладко. По крайней мере, в моем