к дому Сары и предвкушала, каким будет начало рабочего дня, но тут вспомнила, что ей еще предстоит подсчитать вырученные деньги за вчерашний день. Осознание этого раздосадовало ее, однако снова обратило мысли к Бернарду.
«Интересно, как он там?» – подумала она, вспоминая пустые и темные окна вокзала. Она невольно вернулась мыслями к своему тревожному сну и тяжко вздохнула, помышляя о судьбе этого мужчины.
– Меня не должно это волновать! – строго сказала она сама себе наконец, – ведь на свете множество неподвластных нам ситуаций, и всех людей невозможно уберечь.
«Я помогла ему чем могла», – думала она, – «а остальное уже не моё дело».
Но чем навязчивее она говорила себе эти слова, тем навязчивее к ней подкрадывались тревожные мысли, которые то и дело шептали ей, что в этом мрачном здании вокзала могли оказаться опасности для ослабевшего от голода и холода мужчины. Вспоминались жутковатые истории, как местные бродяги устраивали разборки за свои территории и за их, нажитое скитаниями, имущество.
Эти мысли еще сильнее угнетали Нэнси, заставляя ее думать о том, что ее сон был неспроста, что на вокзале могли оказаться люди, способные на все, способные причинить одинокому мужчине зло. Они твердили ей о том, что, если зло будет причинено, то исключительно по ее вине. Внушали ей о том, что она должна была довезти этого мужчину до адреса и сдать прямо в руки его дяди.
Она рассердилась на саму себя, а заодно и на мужчину, за то, что он так не вовремя набрел на ее кафе, и довел ее до состояния, в котором она потеряла столь дорогой ей покой.
Она незаметно перешла на размышление о самой личности этого человека. Девушка размышляла о том, что могло привести его сюда, в это поселение, к дяде. Даже когда она садилась в автомобиль, и когда ехала по той же дороге, по которой они вместе ехали ночью, она все еще вспоминала об этом человеке.
Вспоминала, как он обвинял ее в небрежном отношении к мужчинам, невольно припомнив его влажные глаза и покрасневшую руку, которая быстрым движением смущенно вытерла эти глаза.
Мужские эмоции и слезы, в целом, вызывали в ней необыкновенное ощущение, не поддающееся описанию. Они всегда трогали ее сердце. Она любила эмоционально открытых личностей, тех кто не боится высказать свои чувства в красках и имеет достаточно чувствительное сердце, чтобы исцеляющие его слезы появлялись на их глазах. Эти качества искренне восхищали ее.
Будучи десятилетней девочкой, она наблюдала за отцом, и чем больше она смотрела на него и на его поведение, тем больше ошибочно убеждалась в том, что мужчины не чувствуют так же глубоко и трепетно, как женщины.
В то время она думала, что их обиды всегда продиктованы не сердечной болью, а лишь неудовлетворенным и лишенным всякого достойного чувства, эго. По ее наблюдению, обиды и неудачи вызывали у мужчин гнев и ярость, тем самым уничтожая всякое сострадание в ее собственном сердце и рождая в нем ответный гнев.
Но, когда она смотрела