познала то, что ему вполне легко быть совсем другим, а может быть, из-за веры в то, что им могли бы быть сказаны совершенно другие слова, будь я той, какой он наверняка хочет меня видеть. Без внутренних проблем и шлейфа из прошлого. Не порабощённой сопутствующими ему мыслями и чувствами. Способной построить отношения, не оглядываясь назад. Одним словом, эмоционально доступной. Я же не удовлетворяю ни одному из этих условий.
– Но…
– Я бы хотел тебя обнять. И почти уверен, что тебе хочется того же. Для этого тебе нужно вернуться в кровать. А об остальном мы можем поговорить завтра утром.
Я чувствую поднимающееся волной желание воспротивиться, едва наступает лишённая слов пауза. Но оно иррационально и бессмысленно по причине того, что в том или ином виде всё это мы уже проходили. Когда Олдридж составил мнение относительно моей потребности быть любимой хоть кем-то и готовности вывернуться наизнанку, чтобы этого достичь, а я ничего не опровергла и в значительной степени сохранила молчание. Что толку оспаривать истину? Мне, и правда, необходима если и не любовь, то стороннее душевное тепло уж точно.
Содержащая силу и внушающая чувство защищённости правая рука едва успевает скользнуть поверх одеяла, под которым обнажён лишь Олдридж, но не я, когда моё тело уже невольно и автоматически подаётся назад. Позволяет прижать себя ближе. Прислонить к ритмично поднимающейся и опускающейся грудной клетке, движение которой ощущается даже через довольно плотную ткань халата на спине. Всё происходит в полном безмолвии и без единого слова. Я думаю, что Дэвиду это нужно дальше больше, чем мне. Засыпает он, кажется, мгновенно. Сразу же после обретения целомудренного телесного контакта. Но для меня ещё слишком рано. Даже перед дежурствами девять часов это не то время, когда я могу уснуть, чтобы полноценно отдохнуть и вернуть себе, возможно, чуть утраченное равновесие. А сейчас и тем более.
В какой-то момент я осознаю себя поворачивающейся к нему. Старающейся двигаться бесшумно, лишь бы не потревожить. Нерешительно касающейся подтянутого живота всё по той же причине. Но всё-таки дотрагивающейся и успокаивающейся, когда это никак не отражается на Олдридже. Пожалуй, я наблюдаю за ним. Охраняю его сон. Пока в какой-то момент не теряю способность держать глаза открытыми и дальше.
Просыпаюсь я от звука телефонного разговора и не подразумевающих возражений указаний, произносимых руководящим тоном. Часы на тумбочке слева от меня показывают начало девятого. Я не уверена, что мне когда-либо доводилось спать так долго и при этом ни разу не просыпаться до самого утра. Олдридж стоит у окна уже в брюках и распахнутой рубашке и смотрит на мой двор через приоткрытые жалюзи. Тем не менее, в комнате царит приятный полумрак. Он позволяет мне не жмуриться и видеть не просто очертания человеческого тела, а чёткую картинку со всеми деталями и подробностями. Мне это нравится.
– Скажите ей, что я буду в полдень, не раньше. Пусть тогда и возвращается.
Закончив фразу, Дэвид кладёт трубку и, убирая телефон в карман,