он и вовсе отступил. И фактически перестаю ощущать, как поднимается и опускается моя грудная клетка, а значит, и всё дыхание, вероятно, оказывается под угрозой, как только Олдридж всем своим видом ясно демонстрирует отказ удовлетворять мою невысказанную мольбу и, поднявшись, подходит ко мне. Слишком неуклонно и близко, с болезненной очевидностью вторгаясь в моё личное пространство, словно захватчик, плевавший на границы и чужой суверенитет.
– Я думаю, что мне и не нужно. Мои действия сказали всё за меня.
– Послушайте, я не знаю, что вы для себя поняли или увидели, но…
Я не договариваю из-за звуков и слогов, просто застревающих в горле в ответ на руки, оказывающиеся на моём теле, когда Олдридж прижимает его к дверной коробке в удерживающем плечи движении. Меня будто парализует. Глаза, кажущиеся тёмными и мрачными, словно гипнотизируют и подчиняют чужой воле, настолько пронзителен их взгляд, заглядывающий в самую душу и не покидающий моего лица. То, как твёрдо и с жёсткой уверенностью звучат будто десятки раз отрепетированные слова, лишь усиливает моё смятение.
– Я хочу шанс для нас, Мэл. Я так давно этого хочу…
Он почти прижимается ко мне, и я ощущаю странное, абсурдное отчаяние, которого не понимаю, не знаю, как к нему относиться. Но пальцы моей правой руки, словно повинуясь странному притяжению, не подлежащему контролю извне, вплетаются в бронзово-коричневые волосы на затылке, то ли желая оттолкнуть, то ли наоборот. Я ничего не могу определить даже лично для себя. Хотя многое, возможно, обретает прежде недоступный мне смысл. То, почему в ту ночь Олдридж согласился на все мои условия. Быть в темноте, не целовать меня, следовать словам, сказанным мною в процессе и обозначившим прочие границы. Это всё быстро забылось, но сам факт… Можно ли действительно хотеть кого-то так, чтобы этот человек даже не подозревал о вызванном интересе на протяжении множества месяцев, и, будучи уверенным в неспособности получить желаемое, дойти до ощущения внутреннего поражения? Похоже, что да, очень даже можно. Я чувствую это в Олдридже прямо здесь и сейчас. Но он никогда не относился ко мне как-то по-особенному. Его слова кажутся мне нереальными и абсурдными. Невозможными… Теми, в которые, будучи адекватным и рационально мыслящим человеком, никто не поверит. Мне ближе собственное отчаяние, вряд ли уже ушедшее полностью, и потребность избавиться от него хотя бы на время какими угодно способами, чем то, что, вероятно, испытывает Олдридж или, по крайней мере, думает соответствующим образом.
– Это неправильно. Я не уверена, что…
Я убираю руку от его головы, наполненная вынужденной необходимостью разорвать этот порочный круг. Та бессильно повисает вдоль моего тела, когда одновременно с этим моя голова склоняется вниз, больше неспособная сохранять зрительный контакт, ощущать которой становится слишком трудоёмко и тревожно. Но сильные ладони держат по-прежнему крепко и, кажется, не собираются отпускать.
– Мы могли бы попробовать, Мэл, – шепчет Олдридж