квартиры. Но и этот «изъян» не мешал ему быть первоклассным рассказчиком, напротив, придавал байкам живости – истории Борисыча я всегда слушал, открыв рот. Особенно юморески про завод.
Мне нравилось проводить время в компании Игоря Борисовича и хотелось верить, что симпатии наши с ним были взаимными. Несмотря на внушительную разницу в возрасте, сосед относился ко мне как к равному, и это подкупало. Борисыч жил один, а спрашивать его о наличии близких и друзей было не с руки, и только всегда усталый взгляд, в котором сквозило космическое одиночество, выдавал Игоря. Даже если и были близкие, то были для него далеки. Может, поэтому мы и смогли с Борисычем так легко найти общий язык – я ведь в тот период испытывал подобные чувства.
Понадобилось время, чтобы понять, что не только одиночество тяготило Игоря, но и приближающаяся старость – возможно, поэтому Борисыч с самого начала запретил обращаться к нему на вы. Молодость, которой я так легко и непринуждённо дышал полной грудью, в жизни Игоря зияла пробелом – лучшие годы, которые он потратил на то, чтобы стать успешным, но не принёсшие подлинного удовлетворения. «Пока получше местечко искал – всё, тю-тю, ушла молодость. И вроде всё в жизни есть, но когда всем этим наслаждаться? Поздно уже, время-то упущено. Не наверстать никак. У меня не получилось, так что не упусти его с самого начала, – как-то размякший после пива увещевал меня сосед. – Занимайся тем, что нравиться, а не тем, что приносит доход… и если всё будешь делать правильно, то рано или поздно одно совпадёт с другим».
Но по иронии судьбы молниеносно быстро раздвоились, славировали и разошлись, как в море корабли, мои «хочу» и «надо». Каламбуром жестоко подшутила надо мною едва начавшаяся взрослая жизнь: разрывом «крестов» – крестообразных связок – поставила крест на моей профессиональной футбольной карьере. Благо, злополучная травма настигла уже после того, как я для проформы поступил в БГТУ – мама с тётушкой были несказанно счастливы: «одним футболом сыт не будешь, а высшее образование всегда пригодится». Я слабо понимал, как знания, полученные на факультете химической технологии и техники, смогут пригодиться в будущем, правда, на поиск ответа было отпущено щедрых пять лет. Хватило первой сессии, чтобы убедиться: химик с меня будет никудышный. Зато благодаря университету в моём лексиконе появилось слово «полиэтилентерефталат», которым я для эффекта любил козырнуть там, где достаточно было привычного и всем известного «ПЭТ».
Студенческая жизнь была в удовольствие, но она не имела ничего общего с тем процессом, что назывался учёбой. Порой и вовсе казалось, что получаемые в университете знания – это, в лучшем случае, побочный эффект образования. Уже во втором семестре я, что называется, явственно испытывал когнитивный диссонанс, а в начале второго курса терзаемый мыслями о тщетности такого обучения, решил посвящать всё свободное время самообразованию. Поэтому неудивительно, что лекционные занятия, которые, будучи «первачом»,