с ней. Вот так уедет в очередную командировку куда-нибудь в столицу и не вернется.
– Мама! – резко оборвал Андрей. Повисла тягостная тишина. Нина Ивановна молча пригубила чай. На столе в вазочке печально подсыхали ватрушки. Мама их сама готовила. Она вообще любила готовить. Пока был жив отец, не работала и занималась исключительно домашним хозяйством. Потом, когда устроилась библиотекарем, готовила после работы. В их доме всегда вкусно пахло, и блестели чистотой полы. А в их с Региной квартире пахло проявителями и дешёвым стиральным порошком. В коридоре была как попало набросана обувь. Особенно, грязная Андрея, после возвращения с окраины городка, на которой стоял продуктовый склад. Разгружать приходящие туда машины приходилось по ночам. Хоть какие-то деньги. И плевать, что после такой работы ноют руки, не разгибается спина, и последние кроссовки угвазданы чёрт знает чем. Маме не нужно о таком знать, у неё больное сердце. В их квартире везде разбросаны игрушки. Элка постоянно что-то роняет, разливает, опрокидывает. Регина, если дома, вечно что-то строчит, не обращая внимания на бардак. Сидит, склонившись над столом, копается в коробке с пленками, шипит под нос. Ему вдруг отчаянно захотелось туда.
– Андрюша, – нарушила тишину мама, – неужели то, что по телевизору говорят, правда? Про рэкет этот страшный, про перестрелки посреди городов, про наркотики, которыми детей кормят, про то, что дальше только хуже будет, правда, что ли? Как же так, Андрюша?
Андрей поднял глаза, мама смотрела на него с надеждой, маленькая, круглая, родная. Когда она успела стать ему по плечо? Кажется, ещё лет двенадцать назад. Сморщенные руки старухи вместо привычных мягких и ласковых, с аккуратно подстриженными ногтями. Уже не сеточка, целая вязь морщин на лице. И страх в глазах. Андрей отчётливо его увидел. Страх, что всё вокруг рушится. Страх неизвестности. Что будет завтра? Страх потерять его, единственного близкого человека. Она больше не главная в его жизни женщина, есть другая, быстрая, живая. Возьмёт и уведёт за собой в неведомые дали. Мама боялась и, чтобы не бояться, ругалась и ворчала. Ворчала и ругалась. И смотрела на сына вот таким вот ждущим взглядом, как на единственного мужчину в её семье. Как на настоящего мужчину.
Андрей отставил чашку, поднялся, шагнул к стулу матери и обнял её, прижав седую голову к своему животу.
– Всё будет хорошо, – сказал он тихо. Даже если сам не верил, мама должна верить, ей нельзя переживать, у неё больное сердце. – Всё будет хорошо, мы же вместе.
По кухне плыла тишина, пахло чаем с мятой и ватрушками, за окном смеялись над чем-то берёзы.
Редакция с утра гудела ровным привычным гулом. Кто-то ругался на втором этаже по поводу несданной вовремя статьи. На подоконнике на первом пили чай и закусывали бутербродами парни из фотолаборатории. Регина помахала им рукой издалека, те покивали в ответ, и знаками объяснили, что её фотки ещё не готовы и заходить к ним не надо.
– Заразы, – рассмеялась Регина, –