Ольгу. Регина молчала. От дома спешила Тамара с пледом. Волкова смеялась, глядя на Регину. Девчонки бестолково уговаривали её отправиться назад, к костру, к выпивке и музыке, бросая обеспокоенные взгляды на Регину с Андреем. Волкова не уходила, наслаждаясь ситуацией. Подоспевшая Тамара что-то зашептала ей на ухо, замахала руками.
– Да идите вы все, – оборвала её Ольга. В последний раз ухмыльнулась Регине, развернулась, покачнувшись, и ушла к дому. Регина перевела взгляд на Андрея и поняла – не обойдётся. Не будет хорошо. Он смотрел на неё сверху вниз чёрными штормовыми глазами.
– О какой работе она говорила? – спросил он ещё раз. Спокойно и ровно спросил. Лучше бы сейчас встряхнул, накричал, да хоть ударил. Регина облизала почему-то пересохшие губы и ответила:
– Меня в московский журнал берут. Фотографом.
– И когда ты собиралась мне об этом сказать?
Она смотрела снизу вверх, не зная, что ответить.
– Сегодня? Завтра? О чём ещё ты забыла мне рассказать?
Он смотрел ей в глаза. Так смотрел, что даже захоти она соврать, не получилось бы. Сказать, что не хотела? Что её заставили? Тогда он пойдёт и убьёт Семёныча. И его посадят. Из-за неё. Она смотрела молча и слышала, как шуршащей колкой стеклянной крошкой осыпается на землю её жизнь, её будущее с Андреем, её маленькое личное счастье.
– Скажи мне, что это неправда, – его губы еле пошевелились.
Она молчала. Секунда, другая, и он отвернулся. Легко столкнул её голову со своих колен, Регина даже не ударилась. Поднялся и, не оборачиваясь, зашагал к дороге. Регина села, обхватила себя руками за плечи. Тёплый августовский вечер вдруг стал холоднее декабрьского.
– Догони его, – потребовала Тамара, оказавшаяся рядом. Кажется, она слышала весь разговор. Регине было всё равно. Что она скажет, если догонит? Прости? Больше такого не повторится? Зачем ей его прощение, если она сама себя простить не может. Она встала, закусила губу, почувствовав солёный привкус. Сцепила зубы, сжала пальцы в кулаки. Нужно дышать, нужно просто дышать. Она подумает обо всём завтра. Завтра. Внутри горело, жарко, больно и беспощадно, выжигая напрочь что-то хрупкое, нежное, прятавшееся до сих пор в самой глубине. Перед глазами так и стояла улыбка Волковой, и скулы сводило от желания стереть её хлёсткой оплеухой. Такой, чтоб до крови, до разбитых губ, до страха в ненавистных глазах. Но Регина стояла и не двигалась с места. Подошедшая сзади Тамара обняла её за плечи, вздохнула.
– Бабы всегда бабы, – сказала она. – В любое время и в любом месте. Хоть воздушные институтки, хоть рабочие лошадки. У всех одно больное место – мужики. И друг друга они по этому самому месту и бьют.
Помолчала, снова вздохнула, добавила сочувственно:
– Помиритесь, не переживай ты так. А этой стерве ещё отольётся.
Регина сбросила её руку с плеч, с силой расцепила зубы, сказала глухо:
– Не помиримся.
Она знала это точно, как знала каждую чёрточку лица Андрея, каждую