может назваться хоть королём иерусалимским.
– Сомнения вполне обоснованные, – кротко кивнул Злат. – Мы всё-таки привыкли видеть кади в стенах суда, а не на городской улице в стороне от большой дороги. Наверное его привели сюда очень важные дела?
Приободрившийся кади сразу надулся, как индюк.
– Я прибыл сюда, – изрёк он с самой доступной ему важностью, – по жалобе нашего прихожанина, чтобы засвидетельствовать смерть его отца. – И подчеркнул со значением, – Насильственную смерть.
– Если ты этого не сделаешь, он так и будет считаться живым? – простодушно удивился наиб.
– Насильственная смерть несёт за собой ответственность, а закон требует порядка.
Елейный настрой разговора прервал Бурангул:
– Этот сын ишака с накрашенными глазами, сегодня, едва узнал, что меня назначили старостой, сразу попытался слупить денег. Со всей нашей улицы. Сказал, что если убийца неизвестен, то должны платить соседи. Лучше, говорит, договоримся по хорошему. Если я пойду в суд, придётся отдать цену ста верблюдов.
– Ста верблюдов! – с притворным изумлением ахнул наиб. – Ничего удивительного, что бедный Бурангул кипит, как переполненный казан с мантами. Кстати, я так и не понял – это у ишака глаза накрашенные или у его сына?
При этих словах он посмотрел на пухлого нарумяненного юношу с нещадно намазанными сурьмой веками.
– Ты, как я понимаю, безутешный наследник покойного? А эти два мордоворота, при виде которых сразу хочется проверить кошелёк, кто?
– Это свидетели, которые прибыли со мной. Они должны засвидетельствовать происходящее, – пояснил кади.
– Вот здорово! – обрадовался Злат, – Не нужно искать убийцу. Так вы всё видели?
Теперь даже кади понял, что наиб дурачится. И делает это неспроста. Не мог же искушённый в делах судебных человек не знать, для чего нужны свидетели.
– Или всё-таки не видели? – невозмутимо продолжал Злат. – Потому и требуете сейчас от бедного водовоза, чтобы он вам рассказал, как дело было? Чтобы засвидетельствовать его рассказ? Значит всё, что он говорил после слов про сына ишака, и вплоть до цены ста верблюдов, чистая правда?
Решив, что нельзя всё время гнуть только в одну сторону, наиб сурово обернулся к Бурангулу:
– А ты бы постыдился называть этого достойного юношу сыном ишака, когда его несчастный отец, ещё не предан земле. Хотя бы из уважения к покойному.
– По закону, если убийца неизвестен, то цену крови должны уплатить соседи или хозяева земли, – возвестил кади, словно оглашая приговор.
– Я уже слышал про сто верблюдов, – отмахнулся от него наиб, уже без всяких церемоний. – Уверяю тебя, не первый раз в жизни. Кому, как не мне, слуге хана Узбека, который объявил себя султаном, защитником мусульманской веры, следить за исполнением законов предписанных фикхом. Но здесь ты вступил на чужую территорию. Жители здешней улицы тебе неподсудны. Тем более среди них полно немусульман. Так что решать