Они улыбаются с фотографий на каминной полке. Румяные, веселые.
Ничего плохого со мной не случится. Это мой мир. Здесь я в безопасности.
Она ошибается.
Рука все еще там. Чужая рука у меня на плече. Слышу голос, громкий и незнакомый. От мужчины веет враждебностью. Я с тобой разговариваю. Смотри на меня! Смотри на меня, я сказал!
Пытаюсь обернуться. Вторая рука незнакомца сжалась на горле. Слишком поздно; хочу закричать или просто глотнуть воздуха. Он подступает ближе. Смрад его ярости невыносим. Удушье, стиснутое горло и мысль: «Не может быть. Я ведь собиралась испечь пиццу, почитать детям, полежать в горячей ванне с лавандовым маслом, оно помогает от стресса, как же так, не убивай, мне нечем дышать…»
Потом все ускользает, как нырнувший в тоннель поезд, и остается только путаное, на грани сна и яви воспоминание о тьме, холодном ночном небе, запахе влажной мягкой земли, призрачном отзвуке аккордов, звучащих в небытии. А потом я умерла. Шли мгновения, руки незнакомца стискивали мое горло, и даже после смерти я почему-то чувствовала сырую землю, хриплое и медленное дыхание, запах разложения. Казалось, прошла вечность.
Это называется «сонный паралич». С начала менопаузы он у меня бывал раз шесть. Говорят, обычное явление, хотя от этого не легче. Страшно так, будто тебя хоронят заживо в подвале дома с привидениями – давно заброшенном, полном призраков прошлой жизни. Обыкновенно паралич длится всего несколько секунд. Сегодня же он показался вечностью; я лежала во тьме и прислушивалась к шагам живых над головой. Ведь в смерти худшее то, что другие продолжают жить. Солнце светит как прежде. Идут годы. Люди встречаются и расстаются. А для тебя нет места. Для тебя все кончено. Твоя жизнь – краткая, яркая вспышка, которую ни понять, ни разглядеть хорошенько не успеваешь перед тем, как погаснет, – пролетела.
Глаза открыть не получилось, я ведь умерла. Холодные простыни. Сырая земля. «Сейчас он меня похоронит», – подумала я, запутавшись, которой из двух женщин я была. Собой? Или той, что неумолимо остывала на земле? Хотелось кричать, но у мертвых нет голоса…
Наконец я проснулась. Утренний свет пробивался сквозь шторы. Шторы моей спальни, темно-синие, с узором из серебристых звездочек. Моя спальня, привычные безделушки и фотографии. Мой дом и мой мужчина под боком. Мой, а не ее.
Влажная простыня липла к телу. Хлопковая сорочка была мокрая, хоть выжимай. Сначала пахло землей, тем страшным домом, застоявшейся водой, а потом отвратительной вонью мясной лавки – сырым мясом и медными монетками. «Просто сон, – подумала я. – Слава богу! Слава богу, я еще жива!» Вот только кровь… Кровь, пропитавшая матрас, была настоящая.
Часы показывали четверть седьмого.
Хорошенькое начало выходных!
Осторожно перекатившись на бок, я отлипла от кровати. Звук получился такой, будто пластырь срывают.
– Берни, хорош, – пробормотал Мартин, потянув одеяло на себя.
Мартин любит поспать подольше, особенно по выходным. Обычно я стараюсь его не будить, когда встаю на работу.
Я