побывала, развелась с моим отцом довольно быстро. Что между ними произошло, она до сих пор отказывается говорить. Зато бабушка меня просветила, а следом за ней – отец. Если бы я призналась матери (еще один от нее секрет!), что я тайно с ним вижусь, мы бы окончательно разругались. Один раз я таки решилась, но едва я заикнулась: «Хотела бы спросить тебя о моем папе…» – как мать перебила: «Не желаю слушать!» Его имя – табу в нашем доме.
С отцом я познакомилась не так давно – до этого долгое время колебалась. Раз он от меня отказался, когда я была крохой, я ему не нужна, зачем мне навязываться, но в итоге передумала. Родной же человек. «Какой он, к черту, родной, – не одобрила Нора мое решение его найти. – Он вообще тобой не интересуется. Где он, спрашивается? На кой тебе сдался дрянной папаша? Забей!» В этом она солидарна с моей бабушкой, которая называет его подлецом и негодяем. Других эпитетов для него не имелось. Так я и росла, зная, что где-то обитает негодяй-отец, с которым мне лучше не иметь никаких дел, а где именно обитает, бабушка обманывала, что понятия не имеет. В нашей семье не одна я вру.
«Почему негодяй? Что он такого ужасного сделал?» – приставала я к ней с одним и тем же вопросом.
«Спроси у Натальи», – не желала она объяснять.
Что за семейка у нас: скрытничаем, замыкаемся в себе, ничего не обсуждаем. Бред! Однако в итоге бабушка раскололась и выдала все секреты – не такие страшные, как выяснилось.
– Давай все-таки маму позовем. Наверное, она в наушниках и не слышит, – настаиваю я, заранее зная, что бабушка отрежет: «Была бы честь предложена».
– Была бы честь предложена, – отсекает она. Переступить через свою гордость выше ее сил, и она молча страдает. Однажды я застала ее в слезах. Смутившись, она быстро смахнула их с лица и выдумала, что в глаз соринка попала.
«Почему бы Наталье квартиру себе не купить или снять, если мы ей на нервы действуем? Так нет, не хочет. Жить на готовеньком проще, ей же некогда даже суп себе сварить», – постоянно ворчит бабушка.
«При чем тут суп? – защищаю я. – Мама устает, у нее спектакли, съемки. Разве нам сложно самим суп сварить?»
«Я уставала на работе не меньше, однако про семью не забывала. Наталья эгоистка!» – отсекает она.
Наша «коммунальная» троица – женщины разных поколений, с несхожими характерами и представлениями обо всем, но ведем себя одинаково: копим обиды и мучимся от этого. Бабушка сердится на маму, однако гордится, что у нее известная дочь, и хвастается перед друзьями, что не пропускает ни одного ее спектакля. Представляю их изумление, если бы они узнали, что в действительности все наоборот: на спектакли нам с бабушкой запрещено ходить, и мы, взрослые тети, слушаемся, как дети. Странно, что моя несгибаемая бабушка слушается.
«Меня сковывает, если в зале сидят родные, мне труднее тогда играть», – оправдывается мать, когда я бунтую, что мы имеем полное право ходить на ее спектакли. Липовая причина. Дело в другом – она нас стесняется. Знать бы почему! Знает ли мать сама? Мы с бабушкой не уродки, не алкоголички и не убогие. Заумные рассуждения матери о свободе творческой личности – это замаскированное