все одна неправильная линия. Карандаш ведет меня по листу, словно его держит не моя, а чья-то рука, и уводит в загадочную реальность. В ней каждый зритель разглядит что-то свое, близкое ему и найдет даже то, что не вижу я. У художника тесная связь со зрителем: оба раскрывают что-то новое друг другу.
Настроение у меня теплое – под стать погоде. Закончились беспрерывные дожди, очистилось от хмурости небо, Москва ожила. День сегодня светлый и в другом смысле – иду на творческий вечер маминой приятельницы-актрисы. Билет купила тайно от матери, контрамарку у нее не попросила. Сяду подальше от всех, на задворках, надеясь, что ее зоркий глаз меня не засечет, иначе она рассердится. Если она заметит, виду не покажет, доведет с блеском свое выступление до конца, но позже отчитает, что не имела я право приходить без ее разрешения: «Ты же знаешь, что присутствие родных меня сковывает». Поначалу я сомневалась, идти ли, но пристыдила себя: веду себя как провинившаяся малолетка – боюсь маминого гнева.
Героиня вечера – талантище, одна из последних могикан. Возможно, впереди нет у нее никаких творческих вечеров, ей уже за девяносто. Не могу я пропустить это событие. Помимо этого, хочу послушать мамину поздравительную речь. Выступает она всегда с обаянием, с юмором. Буквально всех завораживает. Актриса-гипнотизер – так можно шутя сказать.
Абсурд какой-то: чтобы увидеть мать, я должна идти в театр, да еще тайком. Видимся мы редко, словно живем в разных районах. Домой она приходит поздно и прямиком направляется к себе. Если мы сталкиваемся в коридоре или на кухне, и я спрашиваю, как прошел спектакль, она скупо отвечает: «Как обычно. Падаю от усталости, завтра поговорим». Человеческого общения с ней я жду постоянно и от этого тяжко. Постоянное ожидание того, что никак не можешь получить, гнетет. Копалась я, копалась, чтобы в себе разобраться, и бросила. Дохлое это дело. Самоанализ – коварная штука. Залезешь в его дебри и такого наворотишь, что совсем муторно становится. Есть какая-то грань, за которую боишься переступить или не способен переступить. Не хочешь знать правду. Это своего рода самозащита, от этого подтасовываешь причины и окончательно себя запутываешь.
Нора считает, что у меня комплекс неполноценности, и советует сходить к психологу. «Мама у тебя классная, красавица, талантливая, на ее фоне легко потеряться», – говорит она. В словах подруги мне слышится ехидство, что я не дотягиваю до маминых высот. Болезненные отношения с матерью развили во мне мнительность – всюду мерещится нелестный подтекст. Тем более что мать настоящая звезда. Правда, сияет она только на публике. Если бы ее фанаты увидели свою любимицу в домашней обстановке, приняли бы за другую женщину. Дома мать постоянно раздражена, лицо сумрачное и пустое без фирменной сияющей улыбки, с какой она выходит к людям.
Пора собираться на вечер. Но трудно оторвать карандаш от листа ватмана. Еще один штрих, еще… я глянула на часы, надо поторопиться, а то опоздаю, дам себе только пять минут поработать. Не терпелось закончить портрет незнакомца, с которым я недавно столкнулась