заснуть, а кто-то и засыпал. Недолго порулив, самолет чуть приостановился на торце взлетно-посадочной полосы и, разогнавшись, оторвался от земли. В момент, когда убиралось шасси, просел, но, добавив сил движкам, начал быстро набирать высоту и одновременно резко накренился влево.
Через одно кресло от меня сидел странный дед. Он то ли дремал, то ли молился. Глаза его были закрыты. На лысой голове – тюбетейка, а вся одежда – и рубашка, и мятый пиджак – у него топорщилась.
– Ну и ладно. Конечно, лучше, чтобы я сидел у окна, но и в проходе неплохо. Скоро Москва. И мама с папой.
Как только загорелось табло, разрешавшее расстегнуть ремни, я полез за сумкой. Подумал, что с плеером время пролетит быстрее. Но не успел я раскрыть сумку, как прозвучал выстрел. Это был именно выстрел. Девушка-стюардесса упала, а на ее месте появился бородатый мужик с автоматом. Тут же заголосили несколько людей. Какие-то мужчина и женщина направили пистолеты в сторону голосящих, и раздалось еще несколько выстрелов. Крик прервался.
– Самолет захвачен и будет следовать в Афганистан, – прозвучал спокойный картавый голос по внутренней связи.
В нашем салоне остались двое с пистолетами, стрелявшие в людей. Все произошло так быстро, что я все еще находился в состоянии поиска плеера и наушников в сумке, а руки автоматически начали подбирать средства защиты. Даже не понимая, что делаю, я нащупал сюрикены и метатель. В правую сюрикены между пальцев. Кидать придется кистью от груди, а метатель – в левую. Эх, мне бы посмотреть в этот момент на деда! Но я не посмотрел.
Как во сне, я метнул один сюрикен, затем второй, отметил взглядом, что попал точно туда, куда целился, в горло одному и второй. Повернулся и без замаха отправил в полет метательный нож. Мужик с бородой и автоматом то ли почувствовал, то ли услышал что-то и начал поворачиваться. Но с девяти метров, которые нас разделяли (он стоял лицом ко второму салону, а ко мне спиной), я бы не промахнулся и в темноте на звук. Учили все же четыре года. Стало совсем тихо.
Яркая боль – вспышка в районе затылка, и все. Удивленно раскрытые глаза женщины с соседнего ряда – это последнее, что я запомнил. Дальше была чернота.
Проснулся я от жажды. Нет, не от того, что хочется пить. А от ощущения, что начинаешь задыхаться, потому что распухший язык скоро заполнит все пространство во рту. Руки скованы сзади, и я их не особо чувствую. Ноги тоже связаны, причем и в щиколотках, и в коленках. От щиколоток идет удавка к шее. Шевельнулся – затягивается. Я тоже такие схемы обездвиживания знаю. Попробовал накопить слюну чтоб хоть чуть-чуть протолкнуть в глотку влаги. Нет, слюны не было. Попробовал открыть глаза. Не открываются.
Рядом разговаривают – вроде по-арабски. Хлопнула дверь. Ко мне подошли, пнули в живот. И еще раз. Боль где-то внутри, но какая! Я даже не понял, что это было. У меня ж повышенный болевой порог. Так постоянно говорил мой учитель Харлампиев. Не похоже на то. Как будто что-то во мне колючее шевелится и разрывает внутренности. Потом я услышал верещащий голос с истерическими