свойственна мышлению канадца и в большинстве ситуаций, когда он должен характеризовать иную культуру.
И это идет не только от потребности быть понятым людьми иной культуры.
С помощью тропов, передающих речь героя, Ю. Рытхэу постоянно подчеркивает, что он воссоздает в романе тип «среднего» цивилизованного человека, чтобы показать магию, притягательность культуры, основанной на принципах непосредственной связи с природой.
Такая культура способна «обратить в свою веру» стереотипного «белого» человека.
Таково положение дел с взаимодействием культур на микроуровне художественного произведения при первом, поверхностном наблюдении.
И это, скорее, взгляд двух культур друг на друга, чем их взаимодействие.
Для того, чтобы проследить глубокие процессы при взаимодействии культур на микроуровне в северных русскоязычных литературах, постараемся отыскать следы мифологического начала в сфере ассоциативной образности.
Черты мифологической культуры в образно-ассоциативной системе северной прозы. Черты мифологического видения мира:
антикаузальность,
неподвижность (отсутствие развития),
предметность,
конкретность,
лишенность качественных (оценочных) признаков.
Черты мифологической культуры прежде всего будут проявляться в обрисовке исконного сознания героев.
Вот как дает восприятие революции манси Юван Николаевич Шесталов в повести «Когда качало меня солнце»:
«– Кто такой? Революца? Если человек, то какие у него глаза, руки, голова? Головой он силен или руками? А есть ли у него сердце?! Можно ли с ним договориться лесным людям? Ценит ли он мех соболий или беличий?
– Кто такой Революца? Если он дух, то какой дух? Черный или белый? Злой или добрый? Какую жертву он просит? Большую или маленькую? Жертву с кровью или без крови? Откликнется ли на молитвы? А может, как многие духи, на жертвоприношении побывает, полакомится кровью и улетит, не оказав помощи страдающим?» [5;337—338]
Кроме конкретности и предметности исконного сознания, проявляющихся в этом фрагменте, здесь присутствует и качественность, которой наделяется образ (хотя и не в современном понимании).
Мы имеем дело не с беспримесным мифологическим сознанием, а с авторским фольклором Ювана Шесталова.
Качественность здесь проявляется как сакральность-профанность объекта описания.
В романе Юрия Рытхэу «Сон в начале тумана» мы, казалось бы, должны столкнуться с качественностью характеризуемого образа в эпизоде:
«– Что там? – спросил Джон, кивая в сторону темневших костей.
– Могила Белой Женщины, – ответил Орво.
– Белой Женщины? – удивился Джон.
– Не совсем белой, – поправился старик. – Так ее прозвали, потому что родилась она и жила на берегу белого от льда и снега моря» [4;70].
Диалог канадца Макленнана и чукчи Орво, знакомого с особенностями