к нему, я через плечо ответил:
– Снайперы? Спасибо, за информацию!
Тот, усмехнувшись, спросил:
– Табачком не богат, служивый?
Наконец повернувшись к нему, я увидел в этой зимней темноте, на белом от снега фоне окопа, сидел, обнявшись с винтовкой, человек.
– Есть не много! – ответил я, подойдя к нему ближе.
Он, достав маленький сверток от газеты, протягивал мне ладонь:
– Не поделишься?
– Поделюсь, конечно! – насыпая мелко нарезанный табак из кисета, ответил я.
Скрутив цигарку, он, прикуривая от спички, подсветил себе лицо.
– Батя? – удивленно, воскликнул я.
Тот, застыв с цигаркой во рту и зажженной спичкой в руке, прищурившись, ответил:
– Лёшка, ты что ли?
– Я, отец! Я! – накинувшись на него, воскликнул я.
Отец, бросая на снег свои свертки, обнял меня в ответ:
– Лёшка, ты живой! Я ни верю своим глазам! Мы ведь на тебя похоронку получили, летом еще! – шмыгая носом, утирал он свои скупые слезы.
– Да жив я! Наш госпиталь разбомбили, и вот мы из окружения два месяца выбирались! Как я рад, тебя видеть! – улыбался я, – Ты какими судьбами в этих краях?
– Да, после твоей похоронки! Мы с матерью горевали долго, а потом я в октябре решил в ополчение записаться. Чтобы за тебя отомстить! И вот я тут! – держа меня за руку, рассказал он.
– Теперь вместе воевать будем! А я, грешным делом, подумал, что больше не увижу вас ни кого!
– Судьба видимо, сынок! – улыбался он.
Закурив по одной, я рассказывал ему, что мне пришлось пережить за эти полгода. Отец, так же не был в курсе, что я женился. Эта новость его очень взбодрила. Он все грезил о внуках. А я, только улыбаясь ему в ответ, обещал, что в скором времени, вернемся с войны, и нарожаем им целую кучу детишек.
Безлунная ночь окончательно легла на наши позиции. На горизонте изредка взмывали осветительные ракеты, сопровождающиеся глухой короткой пулеметной стрекотней. Наша семейная идиллия, продолжалась до утра, следующего дня. После, совсем не выспавшись, я помогал отцу, рыть окоп, кидая лопатой белый и слегка потяжелевший от недавно пройденного дождя снег. Впереди нас ожидало наступление, которое было назначено на пятое декабря.
Отдыхая, после многочасовых раскопок, я подремывал в землянке у Зайцева. Во сне, я представлял встречу со своей женой, с улыбкой, вспоминая её глаза, её длинные волосы, запах её духов. Как вдруг, толи во сне мне почудилось, толи на самом деле, я услышал монотонный гул моторов.
Ротный, забежал в землянку, и, толкая меня в бок, воскликнул:
– Алексей вставай! Немцы!
Резко, открыв глаза, я подскочил с деревянных нар, и, недоумевая, спросил:
– Немцы? Где?
Зайцев взяв меня за руку, выдернул на улицу, и, показывая пальцем в небо, сказал:
– Вон смотри! Высотные бомбардировщики! Они летят бомбить город!
Выхватив у него бинокль, и подняв голову