красной звезды на груди.
Вскоре он инициировал диалог:
– Я следователь НКВД, капитан Зубов. Я веду ваше дело!
– А разрешите узнать, какое собственно говоря, дело? Что я совершил?
– Вы подозреваетесь в проведении ряда диверсий на складах под Юхновым!
– Да это бред!!! Мы с ребятами почти два месяца бродили по лесу, что бы к своим прорваться! Ну, какие мы диверсанты – то? Товарищ….
Перебив меня, и ударив кулаком по столу, капитан закричал:
– Молчать гнида! Я тебе не товарищ, а гражданин следователь! Знаешь сколько, таких как ты, мне байки травят? Каждый хочет оправдаться, аж уши пухнут. Ты чего думаешь, что ты самый умный, да? Я вас вражью силу за полуверсты чую. Давай говори когда, кем и где был завербован?
– Я не понимаю, о чем вы? – повысил голос я.
Как вдруг почувствовав сильный удар в спину, я рухнул на его стол, разбив себе бровь.
– Подними это д*рьмо! – приказал он стоящему у двери ефрейтору.
Он поднял и усадил меня на стул.
– Ну, говорить то будешь, нет?
Я, превозмогая боль ответил:
– Что говорить то? Мы пробивались из окружения, на наш госпиталь напали немцы, атаку отбили. Полковник Литвинов отдал приказ собрать остальных бойцов и идти на прорыв, а сам остался нас прикрывать!
Опять перебивая меня, он закричал:
– Ты знаешь, что у нас приказ по этому поводу, касаемо тех, кто приходит с той стороны? И твои, окруженцы, между прочим, наклепали на тебя признание, дескать, агитировал на переход к врагу, вёл антисоветские разговоры, придавался панике, проявил трусость при обороне госпиталя. Да ты понимаешь, что за такое я тебя прямо сейчас шлёпну!
– Это полнейший бред капитан! Мы воевали геройски, до последнего патрона. И если бы не наши командиры, лежали бы сейчас в земле сырой. Так что все ваши признания – это своего рода поклёп!
Капитан, сжав кулаки, злобно выдохнув, произнес:
– Понятно! Сотрудничать не будем, значит. Ефрейтор, давай-ка всыпь ему как следует, чтобы до печенок дошло!
Сидя на своём месте и закуривая «Беломор», Зубов наблюдал картину крайней жестокости. Этот ефрейтор избивал подследственного как мог. Истязания продолжались минут восемь, пока следователь не дал отмашку:
– Ну, хватит, хватит. А то сдохнет, ещё. В камеру его давай! Продолжим после!
Они оттащили моё тело в камеру и бросили как навозный мешок на пол.
Следственные мероприятия продолжались около месяца, а я так и не подписывал их липовое признание, дабы не осквернить свою честь. В начале декабря 1941 года, меня снова вызвали на допрос. Мне, честно признаться уже надоели эти унижения и постоянные пытки, и я решил подписать всё, что они требуют.
Меня привели снова в кабинет для дознания, но к моему удивлению там сидел совершенно другой человек.
– Я старший майор госбезопасности Яковлев… – представился он… – теперь я ваш следователь!
– Здравия желаю, гражданин