и успел подставить его под удар сабли. Бам! Удар, хруст, и лезвие сабли переломилось у рукояти. Ну да, это вам, басурмане, топор, а не сабелька.
Перехватив топор поудобнее, я хэкнул от напряжения и всадил татарину в грудь. Лезвие вошло по самое топорище, и враг стал заваливаться назад. Черт, лезвие вошло настолько глубоко, что татарин падал вместе с топором. Лишь когда он свалился, я смог вытащить топор из тела, да и то, упершись ногой.
За подводой что-то визгливо кричали на татарском, из-за телеги и лошади выбежали трое пеших татар. На лошади здесь было просто не повернуться.
Против троих с неповоротливым топором и без щита и кольчуги было не устоять. Даже не имея здешнего боевого опыта, это было понятно.
Чтобы не получить саблю в спину, я бросился к избе. Дверь была заперта, я прижался спиной к стене. Все равно они не смогут все трое напасть спереди, только мешать друг другу будут, а против двоих шанс еще есть: рукоять боевого топора длинная, значительно длиннее сабельного лезвия. Продержаться бы. А до чего продержаться? Кто знает, что татары здесь, и кто придет на помощь? Да и что это за татары? То ли передовой разъезд более крупной группы, то ли весь десяток, что первоначально въезжал в деревню, был с Дикого поля: пограбить да рабов новых захватить, пройдя лесными тропами. От десятка пяток остался, но для одного меня много, еще бы хоть одного бойца.
Татары обступили меня полукругом. Потные, усатые, узкоглазые азиатские лица. В глазах – ярость и бешенство. Я понял, что биться придется насмерть. Гибели своих сотоварищей мне не простят.
За спинами татар раздался повелительный окрик, татары расступились. Шагах в десяти от меня стоял еще один татарин, похоже, их командир, в богатом халате, в железном шлеме-мисюрке, но самое отвратительное – в руке он держал лук. Конечно, чего жизнями сородичей рисковать, когда меня, как жука, можно пришпилить стрелой к стене.
В это мгновение из-за угла избы вылетел здоровенный мужик с вилами в руках и с воплем всадил их ближайшему татарину в спину; татарин не видел мужика, стоял лицом ко мне, за что и поплатился, завалившись телом вперед. Но и мужик недолго прожил. Татарский начальник пустил стрелу, и мужик, выронив вилы, упал со стрелой в груди. Татарин мгновенно выхватил из колчана еще одну стрелу и положил на лук.
Сейчас моя очередь умирать, понял я. Вжался спиной в стену, неожиданно почувствовал, что стена упруго поддается, как густой холодец; еще чуть нажал и, внезапно для себя, упал на спину, но уже в избе. В это же мгновение услышал стук стрелы в бревна стены, крик татар:
– Урус! Шайтан!
Чудо какое-то. Я поднялся, ощупал стену – бревна как бревна, никакого изъяна.
Размышлять о происшедшем было некогда. Надо спасать жизнь. На печке сидела испуганная крестьянка, прижимая к себе белобрысого сопливого мальчугана, под полати забился Изя, торчали лишь ноги, подрагивавшие от испуга.
Я огляделся – оконца маленькие, взрослому не пролезть, единственно, могут сорвать с оконца бычий пузырь и перестрелять из лука. Я встал