стили и времена смешались в этом городе, – мимо садов и парков, разбитых с остроумием великого тактика и ухоженных с тщанием матери, нянчащей своего первенца. Я шла мимо лавок, таящих все сокровища Вселенной, и мимо аристократических особняков, каждый из которых пытался превзойти другой в напыщенном величии, и мимо портовых кабачков, откуда несся смех и непристойные песни…
Я шла, и странные чувства раздирали мне сердце, то ли радость, то ли печаль, то ли тревога, зовущая все дальше и дальше… неуемно беспокоящая, как тупая зубная боль, как повторяющийся, тягостный ночной кошмар, бессмысленностью и навязчивостью своей тягостный.
Да и могло ли быть иначе здесь, в городе, рожденном моим, но который я узнавала так поздно, в городе, где зачавшие меня любили друг друга и были разлучены, были вместе и разошлись, были счастливы и узнали горе, в городе, где жила и властвовала, и наслаждалась властью женщина, желавшая меня убить?
Я старалась не думать об этом, но мысли мои возвращались к этому месту, как волны возвращаются к берегу.
И горечь моя была радостной, но у радости был горький вкус.
…Наконец я вошла в храм бога войны, древний и славный. Здесь не курили благовоний, потому что богу было все равно, каков воздух вокруг, если это только не воздух битв и пожарищ, и даже жрецы бога носили красное. В центре огромного пространства, устланного мраморными плитами, на высоком постаменте стояла его статуя.
Кожа бога отливала медью, и в глазницах сверкали рубины, и казалось, что очи его налиты кровью.
Сколько веков воины, уходившие на брань, оказывались у этого постамента, сколько голубей и ягнят, и овец, и тучных тельцов видел он?
Едва ли больше, чем людей, павших в его честь и славу.
Воистину, у этого бога был ненасытный аппетит!
И я сказала:
– Здравствуй, Арни, вот я и пришла к тебе.
И вознесла жертвы, и молилась.
Я молилась о мести, что, как стрелу, понесет моя ненависть, ненависть, в соли моего одиночества рожденная, слезами сиротства моего вспоенная!..
И когда я вышла из храма бога войны, странная сила поддерживала меня, но дух мой был тверд, и я ни в чем не сомневалась.
В святилище, кроме меня, не было женщин, и когда я уходила, за мной последовал один человек. Он был темноволос и темноглаз, и на нем была желтая куртка и красные штаны, так что я подумала: «Уж не шута ли встретила я здесь?»
– Как странно видеть в таком месте столь юную и прекрасную особу… – начал он.
– Да, – сказала я и накинула чары Кумушки Марты, теперь я стала незаметной, и он должен был отвести от меня взгляд. Я ни с кем не хотела разговаривать.
И я отправилась домой. Я очень устала и больше всего на свете хотела спать.
И в «Приюте принцессы» это мое желание осуществилось самым чудесным образом. В мансарде меня ждали свежие простыни, горячий чай и сны, призванные то ли напомнить об иллюзорности бытия, то ли разжечь желание воплотить эти иллюзии в реальность…
Не знаю. Я никогда не могла толком разобраться с этой диалектикой.
На следующий день я продолжила