говорю, слова набухают во рту, но это правда. Она его не выносит. Рей целуют меня в ямочку между ключиц. Я давлю стон. Не хочется, чтобы услышали. Он целует ещё раз. А потом поднимает голову, смотрит, смотрит и говорит:
– Понятно, почему мы здесь. Если княжьи её поймают – снесут голову. Они ж давно охотятся за вороном.
– Они считают её мёртвой.
Тера говорит, это хорошо, но я считаю – страшно. Я не представляю, как это быть для всех мёртвой. Она смеётся. Я прошу, давай уже сходим в храм.
– Царский ворон, чёрный ворон, мёртвый ворон, – повторяет Рей. – Царский ворон убит Чёрным мечником.
Так писали в газетах. Мне хочется выкрикнуть: хватит! Почему я молчу?
– Рей, нельзя… – вытягиваю, вытягиваю слова как патоку, – нельзя это говорить.
– Да все это говорят! Но, видишь, боги к ней милостивы.
– Рей!
– Да ладно. Никто её здесь не найдёт. В этой дыре одни селяне и ничего, ни-че-го, – растягивает он, – не происходит.
– Рей, мы не поэтому здесь прячемся.
– Только не надо опять…
– Но это правда!
– А я не верю.
– Но ты же видишь! – Я прикладываю его руку к моей шее. Он проводит горячими пальцами вдоль чешуек, переворачивается и накрывает ртом мои губы.
– Всё будет хорошо, – шепчет он, – это всего лишь знаки чар.
***
Знаки чар появляются у магов, которые слишком много колдуют, так меня пугала в детстве мама. Отчасти это глупо, отчасти это правда. Знаки чар, знаки принадлежности к божьему роду, не такая уж и редкость, особенно среди высшего круга. Шерсть на руках, змеиные глаза, чешуя, бараньи рожки, перепонки, реже копыта вместо ступней. Наши боги мало похожи на нас, а мы на них. Звероликие все до одного, кроме Светозарного. Мама говорит, такова была их плата за магию, и ты если, не хочешь поплатиться – не колдуй.
До Академии я видела отмеченных чарами только в театре. Ряженные в перьях, в тесных костюмах и звериных масках прыгали по сцене, декларируя гекзаметром житие… Да к черту их. Все они были людьми, все они после представления снимали маски и выходили кланяться чистые и белолицые, никаких когтей, никаких копыт.
В Брумвальде все оказалось иначе: уроды в бархате и парче с лицами похожими на маскарадные маски, с лицами покрытыми перьями и чешуёй, с блестящими звериными глазами давали пиры, произносили речи на людных площадях, заседали в судах, читали мне лекции. Я должна была кивать им, должна была кланяться, позволять целовать мои руки. В знатных семьях, в которых сохранилось много божьей крови, такое не редкость. Уродство там считалось не уродством, а признаком принадлежности к высшему классу, вернее золотых гербовых перстней. Перстни можно пропить, когти едва ли. Они не колдовали, почти никто из них не колдовал. Только часть гвардии, в которую по стечению каких-то дурных обстоятельств угодила Тера. Тера не боялся чар и не считала это уродством, она бы и сама, наверное, хотела быть такой, но боги оставили её кожу чистой, а меня наказали драконьей чешуей.
***
Рей