жена моя помьерла… Находить свой хлепп, где можьем.
– Сколько лет твоей дочери?
Арлетта не растерялась, быстро сжала, разжала за спиной пальцы обеих рук. Но Бенедикт не понял или вовсе туда не смотрел.
– Двенадцать, ваше высочество, только двенадцать. Пьять лет уже без муттер.
Вообще-то он был прав. С малолетнего спросу меньше. Но не теперь, ох, не теперь.
Свои годы Арлетта никогда не могла сосчитать точно. Бенедикт долго выдавал её за семилетнего чудо-ребёнка, мальчика или девочку, смотря по обстоятельствам. И лет ей обычно было ровно столько, сколько сейчас требовалось. Рост у неё был высокий, а фигура ещё детская.
– Двенадцать, – до мурашек ласковым голосом повторила принцесса, – я вижу, лгать она обучена просто прекрасно. Думаю, ей будет лучше у нас.
– О да, – льстиво вставила какая-то дама, – пока дитя не научилось чему-то похуже. Приют, созданный попечением вашего высочества, станет просто спасением для бедной крошки.
– Что? – ахнул Бенедикт, никак не ожидавший такого афронта, а, наоборот, рассчитывавший выпросить у сердобольных дамочек какую-никакую подачку.
– Ты должен быть благодарен, – надменно заметила принцесса.
Бенедикт явно никакой благодарности не испытывал.
– Ваше высочество, – воззвал он в отчаянии, – мон инфант! Единственный дочь!
– Твою дочь будут кормить и одевать, научат пристойному ремеслу. Она станет первой в моём приюте для девочек. Господину Ивару это понравится.
– Господину Ивару? – робко переспросили сзади.
– О да, – мечтательно сказала принцесса, – он подал мне эту мысль.
– Но, ваше высочество…
– Мы даже не станем требовать с тебя денег за содержание, – милостиво проговорила принцесса. – Забрать дитя с улицы – наш долг. Уведите её.
Арлетту снова крепко ухватили за локоть.
– Бенедикт! – вскрикнула она, но никто не отозвался. Её быстро тащили куда-то. Ноги запнулись о выбоину в полу, потом споткнулись о порожек.
– Ну-ну, не упирайся, – пробасили над ухом, обдав Арлетту чесночно-редечным духом такой силы, что она едва не сомлела.
– Бенедикт!
– У меня не поупирается, – рявкнул другой голос, похоже женский. Лапу в солдатской перчатке сменили крепкие толстые пальцы. Чавкнула, закрываясь, дверь. Пахнуло застоявшимся холодом и давно не чищенным отхожим местом.
Арлетта послушно пошла, хотя ног под собой не чуяла. Затем чуть-чуть успокоилась, принялась считать шаги. Так, по привычке, на всякий случай.
– Ну и чё мне с тобой делать? – вопрос грянул над ухом так, что ноги опять ослабели.
– Не знаю, – вяло отозвалась Арлетта. Попыталась прислониться к стене и тут же отпрянула. Камень был холодным и липким.
– Так вот и я не знаю, – тяжело вздохнула тётка, которая, судя по одышке и глухому голосу, обладала весьма пышными телесами.
– Наверное, кормить, одевать и учить ремеслу?
Жалобней, жалобней. Со слезой. И голосок пусть дрожит.