добраться до этой бухты. Я люблю приходить сюда. Днём, вечером, ночью, в любое время суток, здесь так тихо и спокойно, не видишь и не слышишь людей, а они – тебя. Хочу оставить это место…нетронутым. Так что, ты теперь моя соучастница в этом преступлении против человечества.
Улыбаюсь его шутке и спрашиваю:
– Это что-то вроде места силы?
– Что-то вроде того, – кивает Давид.
– Но если это твое секретное место, почему привел сюда меня?
Давид перебирает мои пальцы, ласково заигрывая с каждым из них. Он отвечает не сразу.
– Есть такие вещи, которые хочется разделить с кем-нибудь. Это как Американские горки: ты садишься в кабину один, и когда они начинают движение, да, ты испытываешь страх, чувствуешь, как в твою кровь выбрасывается адреналин, как ветер дует тебе в лицо, делая из прически невообразимое нечто. Это круто, но еще не кайф. А вот ты сидишь в этом же паровозике с кем-то, кто тебе близок, вы крепко держитесь за руки и визжите так, что уши закладывает. Тот же самый страх, тот же самый адреналин, но теперь вы проживаете это вместе. И это и есть тот самый кайф.
Чувствую ком, плотно засевший где-то глубоко в горле. Его слова звучат удивительно и попадают в самое сердце. Не в силах сдерживать эмоции, разворачиваю Давида к себе лицом и целую. И мы стоим так, пока солнце не скрывается за горизонтом.
Домой возвращаемся в сумерках. Точнее, возвращаемся мы не домой, а в спасательную вышку. Оказывается, что сегодня Давид остается за дежурного, а я не хочу идти в отель, который теперь кажется еще более пустым и одиноким. Поэтому остаюсь с ним. Мы кипятим чайник, распаковываем огромную пачку печенья, которое в укромной спасательной вышке долгим томным вечером кажется самой вкусной едой на свете, и рассказываем истории.
Давид рассказывает о своей семье. Его мать родилась в России, но переехала в Италию, на родину Давида, в глубоком детстве. Вместе с отцом Давида, за которого она вышла замуж, когда ей было всего восемнадцать, они жили в небольшом курортном городке, похожем на этот. Мать занималась рукоделием – шила и вязала разные красивые вещицы и иногда продавала их туристам на местном рынке. Отец Давида – пастор в католической церкви, но с сыном не общается уже больше десяти лет. Однажды они поссорились, как сказал Давид, из-за «расхождения во взглядах», и с тех пор больше не виделись. Мать тяжело восприняла их ссору и, узнав об отречении мужа от собственного сына, не выдержала. Инфаркт, неделя в реанимации и, как закономерный итог этой жизни, смерть. Тогда Давида вместе с его младшей сестрой Александрой забрали бабушка и дедушка. С ними дети прожили около шести лет, пока те не ушли из жизни.
С Алексом Давид познакомился в городе бабушки и дедушки, в новой школе. Они подружились не сразу. Сначала между парнями зародилась вражда. Для нее не было какой-то особой причины, Давид просто не приглянулся Алексу, как это часто бывает у юных мальчишек их возраста. Все изменилось с тех пор, когда Давид, случайно ставший свидетелем драки, встал на защиту Алекса. Как он рассказал,