Казика. Наверное, любила.
Козлов зашёл в гости к ним с Казиком, задержался до ночи. Ерундой занимались, смешно сказать – в нарды весь вечер резались. Кристина быстро поняла, к чему идёт: будут играть долго, и Козлов останется ночевать, положат его в маленькой комнате. Позвонила Верке. «Не хочешь в гости к нам? Что, поздно… Поболтаем. Да есть. Козлов здесь. В нарды играют». Через полчаса Верка была, как солдат по приказу, у них дома. Те сначала сухо поздоровались, уж месяц, как расстались. Кристина с Веркой у себя что-то там обсуждали, парни играли на балконе. Потом все вместе чай пили. На кухне сначала шёл натянутый разговор о том о сём. Решили выпить по рюмочке, водку – все чувствовали неловкость, все хотели снять напряжение. Как-то само собой Кристина сказала: «Мы с Казиком спать. Вы ложитесь в маленькой комнате, я постелю». Ни у кого и не возник вопрос, что Верка с Козловым лягут вместе.
Так Вера и залетела. Столько встречались, а залетела уже после разрыва, от одного нелепого, ненужного, почти случайного совокупления. Ох-хо-хо. Они оба знали, что больше ничего между ними не будет, нет у них будущего совместного. Верка даже к тому моменту решила, что станет верной с этих пор своему Серову. И эта её встреча с Козловым вообще не в счёт. Ну ладно, случилось… Серов поверил, что от него самого залетела. Хотя, скорее всего сделал вид, что поверил, такой он. Он всё знал, но как-то… Страдал, да, очень, но про себя. Молчит всё и молчит. А Верка такая, всё время: «Мой Серов… Мой Серов…» Уважала его. Но не любила, конечно, никак.
Вера ни секунды не раздумывала, сказать Козлову или не сказать. «Я залетела», – сообщила она ему по телефону. «Ну и?» – спросил Козлов. «Хоть проводи до больницы», – попросила Вера. «Не знаю, – ответил Козлов. – Постараюсь». Не, не пришёл.
Вера лежала на столе в операционной и сквозь какой-то туман в голове слышала, как молодой врач кричал: «Она уходит, уходит! Мы её теряем! Давление… Пульс…» «Ну нет, – думала Вера, – я не умру. Я не хочу умирать. Я выберусь…» Хотелось уснуть, отключиться, избавиться от телесной боли, но она напрягалась из последних сил, она напрягала свою голову, свою волю, ту волю, что была у неё в этой голове, гудящей и звенящей, в которой сейчас звучали какие-то шумы, звоны, треск, обрывки фраз, реальные и вымышленные фразы, огромные, как шар, фразы, такой мохнатый, колючий шар. Он окутывал, поглощал Веру, и гудел, противно гудел, этот колючий горячий шар. «Бенц, бенц, бенц…» «Нормально, нормально, – говорил врач, – она вернулась! У, ты моя милая, я не дам тебе уйти. Мы ещё с тобой попляшем джигу на новогоднем корпоративе!» Вера почувствовала, что колючий шар вокруг её головы становится мягче, легче, его тиски разжимаются, он расходится, бледнеет, исчезает…
Казик потом позвонил Козлову: «Сходи хоть в больницу к Вере. Она же чуть не умерла». «Зачем? Не пойду». Голос Козлова звучал равнодушно, но Казик понял, что Козлов просто боится. Боится того, что напакостил, сбежал в кусты, а окружающие его за это презирают. Он боится увидеть Веркины глаза, если в них ненависть или,