Или ближе, в том доме, куда ездил играть Михайла Петрович Дивов, пока не проигрался в пух и прах. Вспомнив бедного Дивова с его прошением, Маликульмульк вспомнил и Маврушку. Хитрая субретка (знала бы русская горничная, что во французской комедии, сочиняемой философом, она – субретка!) могла бы немало рассказать о своем беглеце Никишке и его хозяине, скорее всего, покойном. Два дня было у нее на размышление, даже больше.
Отпустив подчиненных, Маликульмульк направился в гостиную княгини – где она еще могла проводить вечера? Ему хотелось повидать Тараторку с мальчиками и рассказать про сахар, добываемый из свеклы. Дамам также будет любопытно.
Но по дороге его перехватил Терентий.
– Я все узнал! – страшным шепотом доложил он. – Не про вас та девка! Мошенница! Воровка!
И иные слова употребил, соответствующие случаю.
– Не может быть! – воскликнул Косолапый Жанно, бедный доверчивый увалень, годный только развлекать дам в гостиной своими талантами и кротостью.
– Через нее-то вся беда и приключилась! А знаете, отчего ее из дому выгнали?
– Из дивовского? – спросил недотепа-недоросль.
– Знаете, за что ей господин бригадир оплеуху отвесил?
Дальнейшая речь Терентия была на первый взгляд бессвязна, но Маликульмульк догадался, что кучер (в комедии ему полагалось бы имя Проныр) все излагает задом наперед.
Рижская крепость была невелика, а Терентий, обуреваемый чувствами собственника (вот он всю жизнь Голицыным принадлежал, а теперь и ему кто-то принадлежит, да человек не простой, на скрипке играет!), вступил в такой магический сговор со временем, что Маликульмульку даже не снилось – философ все больше с потусторонними сущностями возился. Кучер отпросился на часок, показывая какой-то оборванный ремень и непонятные железки, грозя, что если не пустят – он за целость господского экипажа не ручается.
И он действительно вернулся через час с новеньким ремешком и другими непонятными железками (все это с самого начала хранилось у него за пазухой). Но время растянулось, как тесто для венских штруделей, которое не всегда хорошо удавалось голицынскому повару. Казалось бы, липкий ничтожный комочек, а ловкие пальцы могли изготовить из него тончайшую простыню, так же и со временем – было бы горячее желание.
– Я вас научу! – грозно говорил Терентий. – Что бы вы без меня-то делали?! Вы как пойдете к ней, к ведьме окаянной, так вроде бы меж делом и спросите ее: а кто такая графиня де Гаше? Вот как вы спросите, она тут же начнет врать: что-де не знаю никаких графинь! А вы ей тут же в ответ: да как не знаешь, курвина дочь, когда на тебе вон сережки от той графини? И тут она опять примется врать: сережки-де кавалер подарил. А вы ей: за что ж тебе кавалер подарил, за какие услуги? Покажи того кавалера! Она вам: это-де беглый Никишка! А вы ей: у Никишки денег на такие подарки отродясь не бывало, а сережки дала графиня де Гаше, чтобы ты к ней барыню свою отвела! Вот так прямо и говорите: знаю-де эту графиню де Гаше,