не издал ни звука, он словно охранял подступы к лифту, как немой страж, и журналист почему-то не осмелился миновать его, а потому пришлось преодолевать лень и топать на свой этаж ножками.
Дома он еще раз перечёл бабулькино письмо. И, поскольку успел остыть, заметил, что, невзирая на не самый обыкновенный сюжет, текст не выглядит порождением больного воображения. Перескоки с одного на другое, конечно, есть, но в целом стройно выходит. Снова в уме возник главред, решивший сделать из барабашки занятный материал в свете последних событий. Но каким образом привязать шумы в квартире позабытой всеми старушки к пропадающим людям? На взгляд Василия, смысла в этом и на горошину не наскребалось. Вероятно, ребята правы, и Владимир Петрович решил просто проучить его, озадачив лишней и бесполезной работой…
За стенкой что-то грюкнуло, послышался встревоженный голос Михалыча, и Шумский поневоле прислушался.
– Слышь, Саныч, моя не у вас? А то давно ее что-то нет… Ну да, уж часа два как прийти должна… Да не, мы не ссорились. Наоборот – помирились…да, думал, може, с Файкой твоей забежала посудачить. То-то и оно, мобильный не берет…
«Да просто обрыд ты ей, Михалыч», – безжалостно подумал Василий, допустив некоторое удовольствие. И усмехнулся: надо же, сосед половину свою разыскивает, нет бы наслаждался затишьем!
– По мне, так и вовсе б она не находилась – пробурчал Шумский, вспомнив просмотренную утром сводку и свое пожелание. Вдруг кто-то сверху решил его исполнить? А чего? Зато сразу скандалы на ноль сойдут, и ему житься станет если не лучше, то хотя бы спокойнее.
Больше всего журналиста поражало, что, сойдясь вместе, Михалычс супругой, кажется, пары часов не могли продержаться, не поругавшись. И поводы-то всплывали самые смешные: немытая посуда, недокупленное масло и прочая ерунда. Как знать, возможно, явный алкоголизм Михалыча был вовсе не причиной, а следствием такой жизни. Жизни ли?..
Иногда Василию хотелось просто по-человечески пообщаться с соседями, спросить: как они в принципе могут так сосуществовать – среди вечных попреков, ругани, взаимных оскорблений?.. И что характерно: в присутствии супруги Михалыч проклинал ее на чем свет стоит, а стоило той затеряться где-то среди городских улиц, не слезал с телефона, упрямо пытаясь пробиться через глухое к гудкам пространство, приговаривая: «Ну, возьми же трубку, возьми, возьми трубку, черт тебя дери!», точно жена могла услышать. Если она не отвечала, сосед упорно допекал всех знакомых и родню вопросом: «Не у вас ли моя?» Любил, наверно… Странной и, скорее всего, нездоровой любовью, но все же…
Когда супруга таки возвращалась, все закручивалось по-старому. Она кричала, что ей уже сорок семь, что она устала от жизни в крохотной квартирке, съемной к тому же, от постоянного безденежья, от Михалычевых запоев и еще много от чего. Похоже, эта женщина в принципе устала от жизни, но как бывает по-другому, просто не знала, и была очень несчастна в своем недовольстве и незнании, негодуя на того, кто обрек ее