комплекс жизнеобеспечения, тем, будучи налаженным, проще он был в эксплуатации. Савинков быстро учился. Молодому здравомыслящему человеку нетрудно было понять принцип действия аппаратов. Узнал он от товарищей по ячейке и многое другое, чего на ум не могло придти в принципе. Что мыши боятся металлического стука, выдохов машины и в подвале не водятся. Что бороду и усы брить нет никакой возможности, а удобнее периодически подстригать. Это комфортнее самому Николаю Ивановичу – с волосами на лице голова чувствует себя защищённее. Что если подать из голосового баллона слишком большой напор, голова нечленораздельно шипит, а если давление воздуха низкое, слюна натекает на голосовые связки и раздаётся зловещий клёкот. Подпольная работа требовала упорства и терпения. Савинков на своей шкуре начинал понимать, отчего на даче все смурные и озабоченные.
Без Ежова, его искромётных циничных шуток, сделалось пресно, скучно, тоскливо. Многочасовое пребывание в подвале было подобно заточению в трюме и высасывало жизнь. Но как трюмный матрос может высунуться из люка, чтобы посмотреть на солнце и глотнуть свежего воздуха, так и подпольщик мог насладиться дачными радостями. По утрам Савинков ходил на Среднее озеро, дабы окунуться с дикой части берега, подальше от общественных купален. Во второй половине дня там появлялись мужчины распущенных нравов, называющие себя нудистами. Совершенно лишённые стыдливости, они беззастенчиво блистали телесами и лишь ниже пояса были прикрыты кальсонами! Савинков чурался их общества и принимал солнечные ванны после заплыва, как все приличные люди, в трико.
Графиня не гнушалась дежурствами и часто заходила во внеурочное время поухаживать за Николаем Ивановичем. Причесать, протереть влажной губкой лицо, поговорить с носителем старины. Со смертью Штольца наверху от прежних порядков ничего не сохранилось. Чтобы ощутить атмосферу молодости, увядшей графине требовалось спуститься в подземелье, где среди бездушных механизмов ждала на подставке отрезанная голова, реликт минувшей эпохи. Под стать ему была Аполлинария Львовна, женщина волевая и самоотверженная.
– Теперь вы понимаете, почему я не хотела посвящать Ежова в тайны подвальной работы? – призналась однажды графиня. – Он не годится для этого. Его место наверху: быть курьером, а главное – глазами и ушами.
«И языком», – подумал Савинков, но сдержался.
Морозова-Высоцкая договорила после:
– Я приблизила его в девятисотом году. Ежов располагает к себе, он остроумен и услужлив. Кроме того, немало претерпел от имперского антисемитизма, как и его пассия Ада Зальцберг, с которой вам предстоит познакомиться. Никто в нашей ячейке не был против его общества, и мы приняли Вульфа без посвящения.
– По нашей работе в «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса» я нахожу его надёжным сотрудником, – не замедлил отрекомендовать приятеля Савинков, давая ему более лестную характеристику, чем та, которую