же так, Сьюзен? Ты ведь не замужем!
– И что! – протестующее воскликнула она. – Я имею право на собственную жизнь! Может быть, у меня была любовь. Может быть, мой любимый… не успел сделать мне предложение.
– А что же теперь? – тихо спросил я её.
– Что теперь? Да ничего! Теперь всё решится само собой. Я так боялась, что об этом узнают родители – они очень строго меня воспитывали, и мне бы не поздоровилось. Уж я-то знаю! От одной мысли, что рано или поздно всё раскроется, меня бросало в дрожь. Я даже сама хотела наложить на себя руки. Да, – сердито сказала она, увидев, что я сделал попытку возразить ей, – теперь и к лучшему, что всё так произошло! Я совсем не против того, чтобы погибнуть здесь. Не придётся брать грех на душу, самой себя убивать…
Видимо, на эту тираду она потратила весь свой боевой запал, потому что решительность вдруг оставила её и, совсем по-детски всхлипнув, она тихо сказала:
– Ну и пусть мы здесь погибнем, и от меня ничего не останется. Ни от меня, ни от моего ребёнка.
Я с нежностью смотрел на эту отважную маленькую женщину, которая так отчаянно боролась со своим страхом. Женщину, которая была готова умереть, но при этом, как маленький ребёнок, боялась родителей. И только тут до меня дошёл смысл послания, которое я получил от амулета. Я понял, почему жизнь Сьюзен важнее, чем просто жизнь человека. Я вдруг отчётливо увидел её будущее.
Предвидения бывали у меня и раньше, поэтому я нисколько не удивился, а старался как можно точнее запомнить всё, что представало моему внутреннему взору. Я увидел Сьюзен, вернее, узнал её в очень немолодой уже женщине, сидевшей в людном зале, и с волнением глядевшей на сцену. На сцене, на первый взгляд, не происходило ничего особенного. Скромный, очень привлекательный молодой человек, сын Сьюзен, стоял один посреди огромной сцены и уверенным голосом что-то говорил. Сначала я не смог разобрать слов, но потом понял, что это проповедь. И ещё я ощутил необыкновенное притяжение его личности. Казалось, что души всех присутствующих в зале тянутся к нему и согреваются в лучах его простых и ясных слов. Я и сам, прислушиваясь к его речи, вдруг ощутил, как мрачные сомнения покидают меня, исчезают, как ненужная шелуха, превращаясь в пар, пыль, ничто. Он говорил очень просто и доступно: о любви, о Боге, о добре и зле, о смысле жизни. Но ничего назидательного не было в его тоне, слова ложились на душу, как целебный бальзам, и сердце радостно принимало их. Я вдруг понял, что все философские построения моего тюремщика – не более чем софистика. Что есть только одна истина, и эта истина – Свет. И она доступна каждому, кто тянется к ней.
«Поймите простую вещь, – уверенно говорил молодой проповедник, – между Всевышним и человеком не должно быть никаких посредников, все посредники – самозванцы, и только мешают человеку служить Богу. С помощью своей и чужой воли вы создали над собой огромное облако из суеверий, ошибочных мнений мистиков и прямого вранья шарлатанов от религий, и это облако не дает лучам Всевышнего спуститься на вас, дать вам