ты читала о прапорщике Бырка, бросившемся с 2 взводами на целую орду австрийцев и забравшем пул[емет], 3 офиц[еров] и 215 ниж[них] чинов. Это мой, композитор по профессии (со 2-го курса консерватории попал на войну), веселый малый, с розовыми щеками. Характерно, когда австрийцы уже были прогнаны и он предстал пред очи своего батальонного, тот начал его распекать за «безрассудный шаг», и Бырка должен был покаяться в своем согрешении и сказать, что больше не будет. Теперь, когда о Бырке, вероятно, прочитал уже и Вильсон, мой строгий батальонный командир, конечно, переменит свое мнение. Я спрашивал Бырку, как это вышло, что он с 2 взводами бросился, по крайней мере, на батальон противника; он мне ответил, конфузливо пожимая плечами: «Я и сам не знаю, г[осподи]н полковник, что-то толкнуло под бок, налетело композиторское вдохновение».
Повторяю тебе кое-что из прежних писем, на случай их утери. 2 июня я послал в Каменец на твое имя 800 рублей; послала ли ты требование на пересылку их тебе в Петроград? Как идут занятия у Генюши, и вообще, как ты думаешь поступить теперь с ним после изменения твоего плана? Это один из серьезных пунктов в нашем семейном обиходе.
Кончив Леонардо, попробовал читать Станюковича, прочитал один рассказ, и ничего не выходит. Рассказ называется «Чародейка», имя фрегата. Капитан оставил молодую жену на суше, кокетливую и флиртующую даму, и на дороге узнает, что среди ухажеров ее значится и его мичман Огнивцев. Муки и ревность. Далее замечает, что жена находится с мичманом в переписке. Муки еще сильнее. Выходит одна глупая сцена, где капитан срывается, а кончается все хорошо, так как выходит, что жена-то кокетничала, но мичман ей читал только нравоучения как в разговоре, так и в письмах. Боже мой, как все это выходит мелко, забавно и неинтересно на суровом фоне войны. Больше едва ли буду читать, а Юлиана ты мне пришли. Леонардо передал другим, и его читают нарасхват. Это другое дело, вопрос вьется около вечных тем, серьезных, хорошо гармонирующих с вопросами и заботами войны. Недавно до нас дошла партия газет от 17 июня, и мы проглотили их с быстротою акул; теперь опять газет нету и мы опять на мели. Около меня на траве лежат три пленных: немец (раненый), мадьяр и серб. Как видишь, самая разношерстная компания. Меньше трех наций не бывает, как бы мала ни была партия. Надеюсь, что и мальчики, и балерина ходят теперь у тебя с голыми ножками; да и ты носишь что-нибудь очень легкое. Давай твою дорогую головку и тащи малых, я вас крепко расцелую, обниму и благословлю.
Своего Ужка давно не видал; говорят, он очень вырос, избалован и сама прелесть. Наша здешняя козочка растет и начинает удирать с глаз долой.
Дорогая и ненаглядная моя Женюрка!
Сижу в своем убежище и начинаю беседу со своей женкой. Убежищем, если не знаешь, называется землянка (это обстоятельно передай молодым нашим людям, для новой темы в их войне) с толстой присыпкой к стороне противника, чтобы укрыться от его артиллерийского огня, главным образом от шрапнели и вообще полевых орудий. В 200