из-под Беньева. На Днестре, у Большого болота (дер[евни] Долобово и Хлопынцы), мы задержались на целый месяц, а затем начали отступать далее. Этот отход вызывался какими-то неудачами то севернее, то южнее нас, ибо мы-то били противника систематично: за это время я захватил 11 пулеметов, до 40 офицеров и около 2 тысяч ниж[них чинов]. Это ребят окрыляло, и настроение у меня прекрасное. От Великого болота мы начали отходить, останавливаясь на позициях 3–4 дня, не более (Любен Вельки, М. Солонка, Билка Шляхетска), а теперь начинаем останавливаться уже на целую неделю: на предшествующей позиции у Глинян простояли неделю, а на этой (фол[ьварк] Раздали у Борткова) неделю уже простояли и, по-видимому, простоим еще. Это намекает на то, что к северу и югу от нас положение наше крепнет и нас поэтому не заставляют глупо пятиться назад. Конечно, со страт[егической] точки зрения наш отход, раз пока нету снарядов, мера умная и дальновидная, сулящая только победу, но, увы, это понимают не все, и моральная тягость от нашего отхода, к сожалению, воспринимается массой чутко. Для нее и разоренный Перемышль, и Львов имеют какую-то притягательную силу; масса не знает, что воюют не из-за них, их можно отдать и снова взять, дело в поражении живой силы и принижении народного духа враждующих с нами стран. Это начинают постигать и австрийцы, пленные их имеют все более и более кислый недоумевающий вид. Мы отходим, но нападать они боятся, так как это им всегда дорого стоит. Получается глупая картина: мы остановимся, они подойдут, остановятся и начинают окапываться и укрываться проволокой. Сейчас читаю Чарльза Сароли (бельгиец) «Англо-Германская проблема», и откуда только британцы находят таких подхалимов… вроде Вамбери. Если успею, напишу еще. А теперь давай мордочку и наших деток, я вас обниму, расцелую и благословлю.
Дорогая моя Женюша!
Очень рад, что вы перебрались на Лахту, дети воспользуются вольным воздухом, да и ты отдохнешь на просторе. Был у нас вчера Командующий армией и заметно выделил мой полк, приветливо поговорив с ребятами и раздав много Георгиевских медалей. За минувший месяц мой полк заработал их около 300 и все по телеграммам… Мои все ходят, подняв нос, и я очень внутренне удовлетворен. Я доволен более всего тем, что блестящее боевое состояние полка достигнуто (насколько это зависело от меня, командира полка) моими мозгами и сердцем, теми принципами, которые я выносил в своей голове и которые оспариваются очень многими. Вообще, Ком[андую]щий армией привел меня и офицеров в восторг: прост, ласков, внимателен, был даже в передовых окопах… так я себе всегда и рисовал посещение высокого начальника: полон короб ласки и ни грана брани.
Сегодня приехал Передирий на Гале с Ужком, и я наслаждаюсь им: толстый, набалованный, покрытый пока какой-то темно-рыжей, коричневатой шерстью, он и забавен, и мил, и шалун, и все [что] угодно. Галя – удивительная мать; немного он в сторону, и она начинает кричать, копать ногами, вообще проявлять все признаки беспокойства. Ужок любит сахар и щетку со скребенкой, ложится, идет на поводу;