Не все мысли и вопросы, которые Лиз доверяла клочкам бумаги, становились крохотными цветами или листиками. В ее комнате был небольшой алтарь, так назвал его Беджан, увидев в первый раз, когда она впустила его к себе. Она так боялась, что он захочет получить положенное, и сильно удивилась и обрадовалась, когда Беджан ни словом, ни жестом или взглядом не посмел намекнуть ей об этом.
Алтарь она сделала сама из толстой глиняной миски, которую она поставила на подоконник. Позже Беджан принесет для нее выкованную из черной стали подставку в виде ветвей, сплетающихся в странную и немного жуткую фигуру, образуя круг на самом верху, куда как влитая вошла ее чаша. Жгла она редко, когда все спали, выкрутив вытяжной вентилятор до максимума, чтобы датчики дыма не сработали. Пламя завораживало ее, как оно вгрызалось в нежную плоть обрывка, как оно пожирало навсегда ее мысли, страхи и вопросы, на которые никто не смог бы ответить.
Кот внимательно посмотрел на Лиз и поправил стопку листов. Вытащив один из середины, он водрузил на стопку пресс-папье и придирчиво стал рассматривать гусиное перо. Было ли оно на самом деле гусиным или срисовано с другой птицы, Лиз так и не поняла, потратив один день на справочники и энциклопедии о животных. Она запуталась, все перья перемешались в голове, поэтому она называла его гусиным – пришло первым в голову и никак не хотело оттуда уходить. Она долго размышляла о том, где могла слышать это выражение или видеть такое перо, и не могла вспомнить. Сначала Лиз решила, что во всем виноват блок в ее голове, мешавший не только думать, но и пытаться вспомнить. И неважно что, голова болела от любых воспоминаний о школе, о прочитанных книгах или любимых деревьях. В какой-то момент Лиз ощутила, что ничего в себя не вмещает, что в ней ничего нет – сплошная и вязкая пустота, которую она с настойчивостью глупого ребенка пытается растревожить грязной палкой. Все говорило в ней, советовало, шептало и требовало от нее забыть, перестать мучить себя, забыться в блаженном неведенье, таком сладком и манящим, обещающим земной рай. В краткой справке, подготовленной котом, Лиз ассоциировала программу и следственных роботов с черным котом, было указание на «эффект сладостности забвения». Это была встроенная в нее защита психики и тела от информации. Больше ничего не было, одна строка и скупое слово «информация», не дающее ничего, кроме разочарования.
Она оглядела свою пижаму, выданную горничной, с удовольствием отметив, что она точно в тон с бумагой, на которой кот красивым почерком выводит безликие слова и предложения, складывающиеся в безразличный текст бюрократического формуляра.
– Вы хорошо справляетесь. Я предполагал, что будет хуже. Простите, но робот не умеет делать хороших комплиментов, – кот улыбнулся и слегка склонил голову, игриво щекоча себе за ухом.
Лиз протянула к нему руки, желая потрогать и, если разрешит, погладить. Руки застыли на столе, поняв раньше нее, что голограмму трогать не получится, и лучше не разрушать искусственный, но такой живой образ.